Я услышал тихую поступь женских ног. Шизука положила мне на плечо руку, столь похожую по форме на мою, и прошептала:
– Госпожа Ширакава желает видеть тебя.
– Я не должен этого делать, – ответил я.
– Они прибудут сюда до рассвета, – сказала Шизука. – Я предупредила ее, что они никогда не откажутся от тебя. Из-за твоего непослушания в Инуяме учитель решил, что если сегодня ночью ты откажешься пойти с ними, то умрешь. Она хочет попрощаться.
Я пошел за Шизукой. Каэдэ сидела в дальнем углу веранды, освещенная тусклым светом заходящей луны. Я всегда узнал бы ее силуэт, посадку головы, осанку, плечи, движение, с которым она повернула ко мне лицо.
В глазах Каэдэ отражался месяц, они походили на озера меж черных гор, покрытых снегом, что искрится белизной. Я пал перед возлюбленной на колени. Серебристый пол веранды пах лесом и храмом, соком и ладаном.
– Шизука сказала, что ты должен покинуть меня, что мы не можем пожениться.
Голос ее звучал тихо и удивленно.
– Племя не позволит мне вести праздную жизнь. Я не глава клана Отори и никогда таковым не стану.
– Но тебя защитит Араи. Он с радостью сделает это. Ничто не должно стать на нашем пути.
– Я заключил договор с человеком, который является главой моей семьи, – сказал я. – Моя жизнь теперь принадлежит ему.
В тот миг, в тишине ночи, я вспомнил отца, который пытался избежать кровных уз, за что был убит. Я думал, что моей грусти наступил предел, но эта мысль низвела ее на иной уровень.
– За восемь лет неволи, – сказала Каэдэ, – я никого ни о чем не просила. Йода Садаму приказал мне убить себя – я не стала выпрашивать у него пощады. Он собирался изнасиловать меня – я не ждала милости. Но теперь я молю: не покидай меня. Заклинаю, женись на мне. Я больше ни о чем не попрошу.
Каэдэ бросилась передо мной на землю, волосы и платье коснулись пола. Я ощутил запах ее духов, черные локоны скользнули по моей руке.
– Мне страшно, – прошептала она. – Я себя саму боюсь. Только с тобой я в безопасности.
Мне было больней, чем я ожидал. Еще страшней становилось от осознания, что если б мы легли рядом, кожа к коже, то все муки улетели бы прочь.
– Племя убьет меня, – наконец сказал я.
– Есть вещи похуже смерти! Если они убьют тебя, я покончу с собой и последую за моим возлюбленным. – Каэдэ обхватила мои кисти пальцами и наклонилась ко мне. Ее глаза горели, руки были горячими и сухими, кости хрупки, как у пташки. Я чувствовал, как по ее сосудам несется кровь. – Если мы не можем жить вместе, нам нужно вместе умереть.
Возбужденный голос Каэдэ звучал уверенно. Ночной воздух неожиданно сковал меня прохладой. В песнях и романсах молодые пары умирают во имя любви. Я вспомнил, что сказал Кенжи Шигеру: «Ты влюблен в смерть, как все твое сословие». Каэдэ тоже принадлежит к этому сословию по происхождению, но я нет. Я не хочу умирать. Мне и восемнадцати еще нет.
Мое молчание послужило ей достаточным ответом.
– Я никого не буду любить, кроме тебя, – сказала Каэдэ.
Казалось, мы почти не смотрели друг на друга открыто: лишь невзначай, украдкой бросали взгляды.
Только теперь, расставаясь, мы позволили себе утонуть в глазах друг друга без скромности и стыда. Я чувствовал ее боль и отчаяние. Мне хотелось как-то облегчить страдания моей возлюбленной, но я не мог выполнить ее просьбу. В смятении я держал ее руки и погружался в родную душу, и тут меня обуяла необыкновенная сила. Каэдэ вздохнула и опустила ресницы. Пошатнулась. Из тени прыгнула Шизука и подхватила девушку. Вместе мы осторожно опустили ее на пол. Каэдэ глубоко спала, как некогда и я под воздействием Кикуты в тайной каморке. Я задрожал, неожиданно почувствовав озноб.
– Зря я тебя позвала, – прошептала Шизука и была права.
– Я не хотел, – сказал я. – Ни разу такого с людьми не делал. Только с собаками.
Она хлопнула меня по руке.
– Иди к Кикуте. Иди и учись управлять своими умениями. Может, там ты поумнеешь.
– С ней все будет хорошо?
– Мне неизвестны ваши кикутские трюки, – сказала Шизука.
– Я спал двадцать четыре часа.
– Полагаю, тот, кто усыпил тебя, знал, что делает, – резко ответила она.
Вдалеке, на горной тропе, я услышал приближение двух человек: они ступали тихо, но недостаточно тихо для меня.
– Они идут за мной, – сказал я.
Шизука встала на колени рядом с Каэдэ и без особого труда подняла ее.
– Прощай, брат, – сказала она все еще рассерженно.
– Шизука, – произнес я ей вслед. Девушка остановилась, но не обернулась.
– Мой конь, Раку – позаботься, чтобы он достался госпоже Ширакаве.
Больше мне было нечего ей подарить.
Шизука кивнула и исчезла в темноте. Я услышал, как отодвинулась дверь, девушка ступила на циновку, слегка заскрипел пол – она опустила Каэдэ.
Я вернулся в свою комнату и собрал вещи. Я мало что накопил: письмо Шигеру, нож и Ято. Затем направился в храм, где застал Макото в медитации. Я прикоснулся к его плечу, монах поднялся и вышел со мной.
– Я ухожу, – прошептал я. – Не говори об этом никому до утра.
– Ты мог бы остаться.
– Невозможно.
– Тогда возвращайся, когда это станет возможным. Мы спрячем тебя. В горах много потайных мест. Там тебя никогда не найдут.
– Может, когда-нибудь я так и поступлю, – ответил я. – Я хочу, чтобы ты сохранил мой меч.
Он взял Ято.
– Теперь я знаю, что ты вернешься.
Макото протянул руку и провел пальцем по моим губам, под скулой, и остановил ладонь за шеей.
У меня кружилась голова от недосыпания, горя и желания. Хотелось опереться на кого-нибудь, хотелось лечь, но шаги уже приблизились.
– Кто там? – Макото обернулся с мечом в руке. – Мне поднять людей?
– Нет! Это люди, с которыми я должен уйти. Господину Араи незачем знать раньше времени.
Мой прежний учитель Муто Кенжи и глава семьи Кикута ждали в лунном свете. Оба в походной одежде – незаметные, небогатые люди, два брата, ученых или неудачливых торговца. Нужно было знать их, как я, чтобы заметить настороженность, изгиб твердых мускулов, говорящих о физической силе, уши и глаза, ничего не упускающие из виду, разум, на фоне которого такие полководцы, как Йода и Араи, выглядят примитивными дикарями.
Я бросился на землю перед учителем Кикутой, подняв головой пыль.
– Встань, Такео, – сказал он, и, к моему удивлению, они с Кенжи обняли меня.
Макото пожал мне руку.
– Прощай. Я знаю, мы еще свидимся. Наши жизни переплетены.
– Покажи мне могилу господина Шигеру, – вежливо попросил меня Кикута в запомнившейся мне манере: как человек, понимающий мою сущность.
Только для вас его там не будет, подумал я, однако промолчал. В мирной тишине ночи я начинал считать, что сама судьба предопределила Шигеру умереть той смертью, которой он погиб, она же распорядилась, чтобы он стал богом, народным героем, на святыню которого будут приходить молиться, просить помощи. И так будет продолжаться сотни лет, пока держится Тераяма.
Мы стояли, склонив головы, перед камнем с еще свежей гравировкой. Кто знает, о чем думали Кенжи и Кикута? Я попросил у Шигеру прощения, поблагодарил за спасение жизни в Мино и попрощался с ним. Мне показалось, что в ответ я услышал голос и увидел добродушную улыбку приемного отца.
Ветер трепал старые кедры, ночные насекомые выводили свою несмолкаемую песню. Так будет всегда, подумал я, лето за летом, зима за зимой, месяц будет уходить на запад, отдавая ночь звездам, которые через час-другой уступят землю блеску солнца.
Солнце будет всходить над горами, властвуя над тенями кедров, пока не сядет снова за холмами. Так устроен мир, а человечество живет в нем, стремясь к счастью, меж тьмой и светом.