Собаки в деревне лаяли, как обычно на закате. Запах усиливался и становился едким. Тогда я еще не испугался, но от дурного предчувствия быстрей забилось сердце. Меня ждал пожар.
Пожары часто разгорались в нашей деревне: почти все, чем мы владели, было сделано из дерева или соломы. Однако на сей раз не слышны были ни крики, ни грохот передаваемых из рук в руки ведер; не доносились ни причитания, ни проклятия. Цикады не умолкали, на заливном рисовом поле квакали лягушки. Где-то вдалеке, в горах, гремел гром. Воздух стал тяжелым и влажным.
По лицу моему струился пот, охлаждал лоб. Перепрыгнув через канаву последнего поля-террасы, я устремил взор в сторону дома.
Дом исчез.
Я подошел ближе. Языки пламени долизывали черные балки, нигде не было видно ни матери, ни сестер. Я попытался позвать их, но язык во рту распух, дым душил меня, глаза слезились. Вся деревня пылала в огне, но где же люди? Наконец раздался крик.
Он доносился со стороны часовни, вокруг которой располагалось большинство домов. Что-то вроде воя собаки, мечущейся от боли, но в нем можно было разобрать человеческие слова. Я, кажется, узнал молитвы Потаенных, и волосы мои встали дыбом. Крадясь, словно привидение, меж горящих домов, я шел на этот зов.
Деревня опустела. Невероятно, куда все могли исчезнуть? Я убеждал себя, что они убежали: мать забрала сестер под покров леса. Я пойду и найду их, только сначала посмотрю, кто там кричит. Выйдя на широкую улицу, я увидел двух мужчин, лежащих на земле. Начинал накрапывать легкий вечерний дождь, а они, судя по выражению лиц, сами недоумевали, почему разлеглись на дороге под усиливающейся моросью. Им больше никогда не подняться, и уже неважно, что промокнет одежда.
Одним из мужчин был мой отчим.
В то мгновение мир изменился для меня. Нечто вроде дымки возникло перед глазами, а когда она развеялась, ничто уже не казалось реальным. Я перешел в иное мироздание: в то, что существует параллельно с нашим, в то, которое видится нам во сне. На отчиме была лучшая его одежда. Ткань цвета индиго потемнела от дождя и крови. Как жаль, что она испортилась, он так гордился ею.
Я прошел мимо тел, потом через ворота к часовне. Дождь холодил лицо.
Крик резко оборвался.
Внутри находились незнакомые мне люди. Казалось, они выполняли какой-то ритуал. На головах их были повязки; сняв куртки, мужчины обнажили блестящие от пота и дождя руки. Незнакомцы тяжело дышали и кряхтели, сверкая белыми зубами, словно убивать – такой же тяжелый труд, как сбор урожая риса.
Из чана, где омывают руки и лицо, чтобы очиститься перед входом в часовню, капала вода. Еще до того, как мир изменился, кто-то, видимо, зажег ладан в большом котле. Он догорал, развеиваясь по двору, заглушая горький запах крови и смерти.
Мужчина, которого разорвали на части, лежал на мокрых камнях. Я едва узнал его по отсеченной голове. Это был Исао – глава Потаенных. Рот остался открытым – застыл в гримасе боли.
Убийцы сложили куртки в аккуратную кучку возле колонны. Я четко видел герб в виде трех дубовых листов – люди клана Тоган со столицей в Инуяме. Я вспомнил путника, проходившего мимо деревни в конце седьмого месяца. Он остановился на ночлег в нашем доме, и когда мать начала молиться перед обедом, прервал ее: «Разве вы не знаете, что люди клана Тоган ненавидят Потаенных и собираются выступить против нас? Господин Йода поклялся стереть нас с лица земли».
Мои родители на следующий же день пошли к Исао и рассказали все, но их никто не стал слушать. Мы находились слишком далеко от столицы, и вражда между кланами обычно не затрагивала нас. В нашей деревне Потаенные жили вместе со всеми, они ничем не выделялись, только молились иначе. Зачем кому-то вредить нам? Тогда это казалось невероятным.
Да и сейчас, стоя в недоумении у чана, я не мог поверить глазам. Вода капала и капала, мне захотелось набрать ее и вымыть лицо Исао, закрыть ему глаза, но я не мог пошевелиться. Я знал, что в любой момент люди клана Тоган могут заметить меня и тотчас растерзать. Они не знают ни жалости, ни пощады. Они уже осквернили часовню, совершив в ней убийство.
Издали все более отчетливо доносился топот скачущего галопом коня. Удары копыт погрузили меня в состояние, когда, как во сне, знаешь то, что еще не произошло. Я знал, кто появится в воротах часовни. Я никогда не видел его, но мама устрашала нас им словно великаном-людоедом, когда мы не слушались: «Не стой на горе, не играй у реки, иначе тебя заберет Йода».
Я узнал его сразу же. Йода Садаму – повелитель Тогана.
Конь встал на дыбы и тихо заржал от запаха крови. Йода держался со стальным спокойствием. С головы до ног он был одет в черные доспехи, шлем заканчивался оленьими рогами. Жестокий рот обрамляла короткая черная борода. В глазах искрился огонь охотника.