София, рыдая, склоняет голову.
- Отвечай!
Я делаю шаг к нему и беру за руку.
- Артемис.
Он смотрит на меня через плечо. Гнев в его глазах слегка притупляется. Это напоминает мне тот раз, когда он застал мать с другим мужчиной и чуть не убил второго.
Хватаю его за руку, останавливая.
- Достаточно.
Переплетаю наши руки.
- Все хорошо, все уже хорошо, идем, – он качает головой, я грустно улыбаюсь. – Пожалуйста.
Я помню это как вчера. Тот же самый гнев наполняет его сейчас. Так что я переплетаю наши пальцы, одаряя его грустной улыбкой.
- Достаточно.
Я увожу его оттуда, держа за руку. Наступает оглушающая тишина, даже София не возникает и не оскорбляет меня за то, что я взяла ее сына за руку. Это утро, этот разговор стали пробуждающими для этой семьи.
Артемис и понятия не имел, насколько его слова все изменили. Иногда нужно лишь, чтобы кто-то громко сказал правду, чтобы начать перемены.
Через плечо вижу Артемиса, следующего за мной, его печальный взгляд и руку, сжимающую мою так, как будто в страхе потеряться, если он ее отпустит.
Ах, мой Айсберг, ты через столько прошел. Но не беспокойся, все изменится, и я буду рядом, чтобы сделать тебя настолько счастливым, что ты сможешь переписать болезненные моменты, заменяя их моментами счастья.
Глава 29:
«Влюблена? Я? В этот Айсберг?»
Клаудия
- Я хочу побыть один.
Это заявление меня ничуть не удивляет. Обычная реакция Артемиса, когда происходит что-то эмоционально тяжелое. В тот день, когда он застал мать с другим мужчиной, было так же. После того, как его раны затянулись, он попросил у меня то же самое.
«Оставь меня одного.»
Полагаю, что есть вещи, которые не меняются.
Часть меня хочет остаться, обнять его и шептать на ухо что-нибудь хорошее. Но я его знаю, ему нужно время наедине с собой, чтобы проанализировать то, что сейчас произошло, все, что он сказал матери перед всей семьей. Я знаю, что когда он все переварит, придет ко мне. Так было много лет назад, и сейчас будет так же.
Однако, я должна хотя бы попытаться, просто на случай, если он все-таки изменился за все эти годы.
Мы в кабинете его отца, так что я сажусь на диван рядом с ним.
- Артемис.
- Нет, – он качает головой, не поднимая глаз.
И это мой ответ.
Ему нужно некоторое время побыть одному, и меня это не огорчает. У меня в жизни тоже были моменты, когда я нуждалась в тишине одиночества, чтобы многое проанализировать.
- Ладно, – говорю, поднимаясь на ноги. – Буду в своей комнате.
Он знает, что может прийти, как только будет готов.
- Я уйду на работу через несколько минут, – сообщает, – увидимся вечером.
Не то, чтобы холодность его голоса меня удивляла, но она меня и не радует. Когда он чувствует какую-либо уязвимость, его холодные защитные стены выдвигаются наружу. Не думаю, что он делает это осознанно, это происходит само собой.
Я ничего не говорю, направляясь к двери, бросаю на него последний взгляд через плечо, он все еще сидит в своем идеальном костюме, слегка склоняясь вперед и упираясь локтями в колени. Руками он массирует виски, в его выражении смешиваются холод и боль. На секунду, я задумываюсь вернуться туда и обнять его, но решать проявить уважение к его просьбе.
В гостиной я встречаю Аполо, сидящего в одном из кресел в той же позе, что и брат, так же массируя виски. Полагаю, что они все-таки братья.
Душа рвется на части при виде его красных глаз и печали, завладевшей его милое личико. Он видит меня, но ничего не говорит. Вздыхая, я сажусь рядом. Он мгновенно реагирует, поворачиваясь ко мне и заключая меня в объятия.
- Я понятия не имел, – шепчет мне в шею, - … не знал… правда, я…
Мы отстраняемся, кофейный цвет его глаз углублен от недавних слез.
- Что ты имеешь в виду?
Он поджимает губы, затем облизывает их, как будто пытаясь сдержать порыв заплакать.
- Не знал, что он так страдал.
Знаю, что он имеет в виду Артемиса.
- Аполо…
- Нет, я всегда… думал, что он был хладнокровным идиотом, потому что он действительно жаждал всей этой власти в компании отца. Просто взять на себ… - Он отводит взгляд. – Я не видел боли собственного брата, Клаудия.
Я собираюсь что-нибудь сказать, но он продолжает.
- Что я за брат такой? Он жил со всей этой безысходность, полагаясь на отца на все 100%, помогал ему подниматься. А я что сделал? Осуждал его и видел только плохое.
- Аполо, – обхватываю его лицо руками. – Ты не сделал ничего плохого, пожалуйста, ни в чем себя не вини. Вся эта ситуация была чертовски поганая и , да, сильно потрепала твоего брата, но это не твоя вина. Неудачные решения других, – думаю о его матери, – и то, что из этого выходит, это не твоя вина, и никогда не будет.
- Думаешь, он держит на меня обиду?
- Наоборот, думаю, что он любит вас так сильно, что это было его мотивацией, чтобы терпеть все это, держать слово, данное отцу. Только чтобы уберечь тебя и Ареса от этого.
- Кто сказал этому придурку, что он должен жертвовать собой ради нас? – Я отпускаю его лицо.
Аполо утирает слезы.
- Не знаю, – бормочу, пытаясь разрядить печальную атмосферу, -… он обвел нас всех своим образом Айсберга, когда на самом деле его альтруизм граничит с абсурдом.
- Это заставляет Аполо улыбнуться, и его покрасневшее от слез лицо оживляется.
- Не всех. – Аполо продолжает улыбаться. – Тебя он не смог обмануть. Ты всегда хорошо его знала… Это поэтому ты влюбилась в него?
- Влюблена? Я? В этот Айсберг?
- Думаю, теперь я все понимаю, – проводит руками по волосам. – Раньше я думал, что ты обезумела, раз любишь его, когда в реальности, ты была единственной, кто видел его насквозь.
Я молчу, его слова крутятся в голове. Знаю, что он прав, пока мы взрослели, я замечала, что Артемис вел себя со мной иначе, нежели с другими. Даже до происшествия с матерью, он был очень закрытым, ни с кем не разговаривал. Меня всегда удивляло, насколько он меняется рядом со мной, и какой он совсем другой с другими.
Возможно, тот факт, что я была девочкой с улицы, пробудил его чувственную сторону защитника, когда я появилась в доме. Я все еще помню день, когда он узнал о моих кошмарах и хождении во сне.
Едва две недели прошло проживания в доме Идальго, когда у меня случился мой первый кошмар и прогулка во сне. Дрожа, со слезами, текущими по щекам, я босая стояла посреди кухни. Я пыталась выйти из дома, но Артемис, который спустился за стаканом молока, остановил меня и разбудил.
Он стоял передо мной, волосы торчали в разные стороны, потому что он встал посреди ночи, его опухшие глаза подтверждали это. Его пижамой был синий комбинезон с молнией посередине.
Артемис смотрел на меня, пребывая в таком же замешательстве, как и я, после произошедшего только что. Мы были детьми, которым ничего было неизвестно о сомнамбулизме или подобных ночных кошмарах.