Что еще оставалось, кроме как мечтать. А без этого было бы совсем тошно.
— А если я поверю? На самом деле, сильно-сильно поверю? — спросил Олег, и глаза его доверчиво заблестели — совсем как у нормального ребенка.
— Тогда желание непременно сбудется!
Олег ничего не сказал, отвернулся к окну, и Саша готов был поклясться, что в глазенках его блеснули слезы. Но он был сильный малыш, и не стал плакать у всех на виду.
Олег вытащил из-за пазухи листок бумаги и карандаш и начал что-то усердно рисовать. Саша стоял молча и не мешал. Его мучила совесть: что он наделал, дурак!
Нашел, кому читать лекцию о чудесах! Детдомовскому ребенку, который уже с пеленок знает: сказка ложь, а вера — блажь. И осталось всего ничего, чтобы доломать изничтоженную детскую психику: на тебе, верь в чудеса!
Олег закончил рисовать, спрятал карандаш в карман, и протянул Саше сложенный вдвое листочек.
— Это тебе. С Новым Годом.
— Спасибо, — растерянно сказал Саша, вертя в руках импровизированную открытку, нарисованную синим карандашом. Весьма, кстати, неплохо нарисованную. Большая синяя звезда с размашистым шлейфом, как у кометы. Или птицы — Саша не знал, что мальчишка имел в виду, а спрашивать было неловко. Можно ведь и обидеть ненароком.
Вокруг звезды много маленьких синих точек, без хвостов — должно быть, другие звезды. С обратной стороны было написано:
Фальшивому Деду Морозу Саше.
Пусть чудеса будут настоящими как звезды.
А я буду в это верить сильно-сильно.
Честно.
Олег
Саша пробормотал «спасибо», пожалев, что у него ничего не припасено на всякий случай — никакого брелка или безделушки — чтобы хоть как-то порадовать мальчика. Но в следующий раз он обязательно что-нибудь приготовит, хоть рублевую машинку.
Тут он заметил, что Лариса-змея настойчиво машет ему рукой: пора уходить. Саша вздохнул, улыбнулся и потрепал Олега по коротким мягким волосенкам.
— Все, мне пора. Настоящий Дед Мороз созывает свиту на разборки. Успехов! Увидимся в следующем Новом году!
Щелк, и этим «следующим новым годом» он перечеркнул все надежды и мечты, которые не покидают сознание детдомовца до самого последнего момента. Однако Олег ничего не заметил. Он ухватил главную мысль, а остальное уже не имело значения… Уткнувшись носом в холодное стекло, он зажмурил глаза и стал верить. Сильно-сильно. Словно это что-то могло изменить…
2
Раз! И во все стороны вокруг полетели щепки и кусочки коры. Одна их них больно вонзилась в щеку, но Родион Васильевич лишь смахнул со лба капельки пота и продолжал махать топором.
Раз! Следующая щепка вонзилась прямо в сердце звонким осколком и загудела, запищала, прорываясь внутрь, разрывая жилы. Сосна задрожала и повалилась на землю.
Вот тебе и дерево к Новому году, до которого оставалось каких-нибудь пять часов. Сколько он себя помнил, никто из знакомых не наряжал елку — только сосну. Пушистую, пахнущую смолой и шишками, с длинными колючими иголками, которая могла простоять до самого февраля и не осыпаться.
Сейчас Родион Васильевич занесет эту славную сосенку в теплый зал, а Катя, жена его, нарядит в стеклянные игрушки и блестящий дождик. Все будет как прежде: Новый год, шампанское, запах толченой картошки, жареных куриных ножек и салат «оливье»…
Огромная сосна посреди зала прямо перед праздничным столом, который жена накроет белоснежной скатертью. И будут они встречать Новый год вдвоем. Только вдвоем…
Родион Васильевич приподнял ствол поваленного дерева и стал обтесывать топориком сруб. В уголках глаз что-то защипало, и он оторвался на минуту, чтоб провести рукой по дрожащим ресницам, и пальцы неожиданно стали влажными…
Это была Денискина сосна. Та самая, которую он посадил в день его рождения двадцать три года назад. И щепки, что летели от нее, были столь же колючи и бесполезны, как и слезы.
Очистив ствол от лишних веток, Родион Васильевич взвалил сосну на плечо и, тяжело ступая, направился в дом.
Прихожая тут же наполнилась свежим запахом хвои. Родион Васильевич бережно опустил срубленное дерево на пол и окликнул жену.
Ему никто не ответил. В доме стояла тишина, и только равномерное постукивание маятника на старомодных часах с кукушкой ласкало слух, напоминая о чем-то родном, уютном, знакомом с детства.
— Катя, — снова позвал он.
Не дождавшись ответа, Родион Васильевич скинул сапоги и прошел на кухню.
На плите стояла кастрюля с начищенной картошкой. Рядом на столешнице лежала палка вареной колбасы. Очевидно, жена собралась готовить праздничный ужин, да только подевалась куда-то. Мужчина тяжело вздохнул и вышел из кухни.