— Для человечества?
— Да-да. Для всего.
— Ого! — воскликнул я и подумал, что мания величия бывает прямо пропорциональной возрасту и жизненному опыту.
— И вот до Нового года вы должны установить, кто и почему устроил охоту на мои литературные угодья.
3
Жесть! Вот заданьице привалило — врагам на злорадство. Нет, случалось, конечно, хакеров вычислять. Только то рыбешки проточные были, а тут…
Если уж целый Тимофеевский арсенал не справился, то как быть мне? Но легких путей не предвиделось. Опять же — дурацкое суеверие — как год встретишь… Вернее, если перед Новым годом дело завалишь, то хорошего будет мало.
По пути в контору перед глазами набрасывался более или менее четкий план. Я звякнул Кимарису, своему личному хакеру на посылках. Сене, неизменному гаранту безопасности. И послал эту сладкую парочку «пробивать» программистов Тимофеевских сетей. Уж слишком много наш искомый объект знал, чтобы не иметь ушей внутри Тимофеевской орды. И вот эти самые уши было любопытно подергать.
А сам я решил попытать счастья в собственной базе данных. Имя Достоевского показалось мне знакомым. Быть может, мне повезет, и сей персонаж успел «засветиться» перед законом и порядком.
— Мишенька, мне, пожалуйста, кофейку. И все, что у нас есть на Федора Михайловича Достоевского, — диктовал я на подходе к конторе.
— Там тебя барышня дожидается.
— Потом, Мишаня. Все бабы — опосля.
— Это клиентка.
— Опосля, говорю. Я занят.
Мишка недовольно хмыкнул в динамик и отключился. Тоже мне, кисейная барышня.
Минут через пять я уже входил в собственный кабинет, приятно предвкушая погружение пятой точки в любимое кресло.
— Так что у нас по Достоевскому? — спросил я воздух, поскольку секретаря за столом не наблюдалось.
— Идиот, — раздалось откуда-то из угла. Нежный такой, бархатный голос, как мне показалось, с акцентом.
— Не понял…
На кушетке в моем кабинете сидело чудо. Голубые с платиновым оттенком волосы, сероватые с дымкой глаза. Ноги, на полкилометра раскинувшиеся по комнате. Я представил себе эти ноги… на моем колене. Или чуть выше. Душа ухнула и взмыла в небеса.
— Это вы мне? — я, наконец-то, вспомнил, как отзывалось это прелестное создание о моих умственных способностях, и пригляделся повнимательней. Может, одна из моих бывших устроила себе тотальную пластику?
— Вам, конечно. Вы спрашивали о Достоевском. Я ответила.
— Значит, Достоевский у нас — идиот?
Незнакомка звонко рассмеялась, и в глазах ее заплясали искорки.
— Да, Игорь был прав. Культура народа глубоко похоронена под пластами невежества.
— Это что значит?
— Вы когда-нибудь читали классику?
— Нет, конечно. Когда в школах отменили этот маразм…
Я осекся, не без труда прочитав в глазах незнакомки то самое Тимофеевское выражение. И понял, что Тимофеев тоже знал, кто такой Достоевский. Мне даже стало немного стыдно.
— Чем я могу помочь?
— Пропал мой муж.
В больших дымчатых глазах задрожала влага. А внутри меня — зазвенела злость. Нет уж! Мужа ЭТОЙ красавицы я точно искать не буду.
— Извините, у меня слишком много дел.
— Понимаю, — девушка не стала биться в истерике и плеваться негодованием, отчего мое сожаление достигло пика, булькнуло и испражнилось в открытую сердечную рану мощным солевым потоком. — Но если у вас найдется минутка — меня послушать. Быть может, вы дадите мне совет. Не бесплатный, конечно.
— Я весь внимание, — и это, представьте себе, говорил я.
— Я прилетела из Канады сегодня утром.
Так вот откуда акцент!
— Вы давно живете в Канаде?
— С рождения. Но русский знаю хорошо.
— Заметно.
— Спасибо. Мой муж. Вернее, мой бывший муж, Игорь, исчез несколько недель назад.
— Простите за нескромный вопрос, — я прокашлялся, — Вы сказали «бывший». Значит, этот самый Игорь, мог и не отчитываться перед вами? Он мог просто уехать. С другой женщиной, к примеру…
— О, я была бы только рада, — улыбнулась девушка. Во взгляде — немного грусти, немного сожаления, минимум боли. Червячок моей зависти хрустнул поломанным зубом.
— Но я чувствую, что он может вляпаться в неприятности.
— Чувствуете?
— Да, чувствую. Если кого-то долго любишь, это остается. Чувство. Интуиция, если хотите.
Да, дела… Я закинул ноги на стол и приготовился слушать. А что еще оставалось?