Минна вытерла слезы и пересчитала деньги:
- Не так уж щедро расплачиваются с тобой, могли бы платить и побольше. А у меня в ушах звон от твоей музыки.
- Не касайся моей музыки, - отвечал Вагнер, - как я не касаюсь твоего прошлого...
Появился и Карл Гольтей с цветами для женщин.
- Вагнер, ах, до чего же мила ваша женушка!
- Но я чертовски ревнив, - злобно отвечал Вагнер.
У подъезда его ожидал в коляске фон Мекк:
- Маэстро, я приехал, чтобы довезти вас до театра.
- Спасибо, дружище, я не избалован вниманием Ротмистр засмотрелся на окна.
- Боже! Сюда смотрит удивительная красавица.
- К сожалению, - отвечал Вагнер, - это не жена смотрит на своего мужа, а бедная Амалия взирает на богатого фон Мекка!
По дороге в театр он признался ротмистру, что уже начал работу над новой оперой "Риенци":
- Слишком часто моя музыка вызывала в публике изумление и даже издевательский смех. Но я закалился в борьбе, любое оскорбление отскакивает от меня, как чугунное ядро от неприступной фортеции. В музыке, как и в жизни, тоже существуют подлость и крохоборство. Но я прокладываю гати через музыкальные болота, я хочу выстроить для народов музыкальные дворцы, хочу возвести прочные мосты в счастливые миры могучего людского духа! Только так, дружище: через тернии - к звездам...
***
Здесь уместно сказать: хотя музыкальная жизнь Риги складывалась самостоятельно, как бы особняком от русской, но все-таки она гармонично вписывалась в мелодию нашей общей музыкальной культуры; со времен барона Фиттингофа рижане приглашали оперные труппы из Италии и стран германских, здесь, на подмостках Риги, пели солисты Вены и Петербурга, рижане уже знали не только Гайдна, Моцарта и Бетховена, но и музыку первых российских композиторов.
В портфеле Вагнера-дирижера лежали партитуры опер Моцарта, Беллини, Дж. Россини, Обера, Доницетти и Керубини, с оркестром оперной труппы он давал симфонические концерты. Свое знакомство с рижской публикой Вагнер начал с того, что развернул пюпитр к оркестру, встав спиною к залу. Он дирижировал в той манере, какая принята сейчас во всем мире, но тогда... Тогда это казалось неслыханной дерзостью.
На все попреки Гольтея Вагнер отвечал:
- Мне нужен контакт с музыкантами, чтобы они видели не фалды моего фрака, а мои глаза, мое лицо, мой восторг, мое вдохновение.
Ему явно не хватало силы звучания. Гольтею он жаловался:
- В оркестре лишь четыре скрипки, два альта и один контрабас... Мне очень трудно выразить себя!
Потому-то Вагнер и любил выезжать с труппой в Митаву, бывшую столицу Курляндского герцогства, где имелась более просторная сцена и обширная оркестровая яма. Пожалуй, только два человека понимали его стремления, его размах - это был певец Иосиф Гоффман, это был второй дирижер Франц Лебман. Они знали от фон Мекка, что Вагнер создает оперу "Кола Риенци, или Последний трибун"; друзья предупреждали композитора, что его опера вряд ли будет поставлена.
- Гольтею удобнее угождать вкусам местных бюргеров, а ты, бедняга, вкатываешь свой камень на самую вершину Олимпа, - он скатится обратно и раздавит тебя!
Гольтей соблазнял Вагнера к написанию водевиля.
- Я не имею склонности к легкой музыке, - отказался Вагнер, - У меня совсем иные задачи...
Гольтей начал сплетничать о Вагнере:
- Если Вагнер и гений, как уверяет меня в том ротмистр фон Мекк, то гений мне не нужен. Моя певучая лавочка способна процветать только от заурядных людей, и чем они глупее, тем выгоднее для процветания моего театра...
Мстительный, он сократил Вагнеру жалованье.
- Вы не умеете ладить с певцами! - кричал Гольтей. - Вы требуете от них дисциплины, как фельдфебель в казарме от солдата. Но если мадам Шредер вчера ужинала со мной, то она может позволить себе опоздать утром на репетицию... А ваше жалованье, помните, зависит от моих доходов!
Перебранка с Гольтеем ощутимо сказывалась на кошельке Минны, и она стала проситься на сцену:
- Если есть голос, почему бы не продать его?
Но Вагнер знал, что Минна - певица посредственная, а в театре она видит лишь средство для пополнения бюджета, и потому он сказал, что при нем она петь не будет:
- Риге вполне хватит и одной Амалии Планер.
- У меня внешность выгоднее, чем у Амалии, и с такой внешностью я бы заработала больше тебя - дирижера...
Вагнер снял новую квартиру в районе Петербургского форштадта, тогда еще только начинавшего застраиваться (дом, где жил Вагнер, стоял на углу нынешних улиц Ленина и Дзирнаву).
Минна поддерживала видимость достатка и семейного благополучия. Вагнер любил бывать в семье Генриха Дорна, с которым вскоре перешел на дружеское "ты". Это время вспоминалось потом как почти благополучное, когда к ужину "стоял русский салат, двинская лососина и свежая икра... Мы втроем чувствовали себя на дальнем севере очень недурно!" Вагнеру, саксонцу по рождению, рижские широты казались уже "дальним севером". Но скоро между сестрами Планер произошел острый разлад, и они перестали разговаривать. В этой ненормальной и даже тягостной обстановке Вагнер продолжал творить музыку.
- Главное, - говорил он фон Мекку, - не расслаблять ни мышц, ни нервов, ни мозга. Надо, чтобы дело не топталось на месте, а постоянно двигалось к цели... Но, боже, как иногда трудно Тристану пить любовный напиток из одной чаши с такой Изольдой, как моя Минна Планер!
Скоро состоялся неприятный разговор с Гольтеем.
- Я недоволен вами, Вагнер, - начал директор. - Вы привили театру характер храма с порядками монастыря, а богатая публика желает видеть в театре иное...
- Неужели вертеп? - усмехнулся Вагнер.
- Ну если не вертеп, то хотя бы место развлечения. Ваши намерения не принесут добра и лично вам. А мне нужен веселый и забавный водевиль... Водевиль и туалеты!
("Серьезная опера, особенно же богатый музыкальный ансамбль, - писал Вагнер о Гольтее, - были ему прямо ненавистны"). Гольтей считал, что в оперу ходят не ради музыки.
- Приятнее слушать певичек, дабы оценить их телесную грацию и поймать момент, когда обнажится их ножка.
Вагнер же считал музыку основой оперы.
- Голоса певцов лишь накладываются поверх музыки, как в хорошем бутерброде намазывают масло на хлеб насущный.
Гольтей считал разговор оконченным:
- Но ваша музыка - это как раз не то масло, чтобы мазать его на хлеб к завтраку. Спросите у жены: она подтвердит!