Выбрать главу

А как иначе? Как иначе, что с Реборном делать?

А нет ответа. Не находится. Можно даже сказать, не ищется. Только и получается, что скатываться в какие-то другие совсем размышления, и вертеться в них кругами, и тонуть, тонуть, тонуть всё глубже в этом водовороте, и всё. А что там на дне — непонятно, равно как и непонятно, почему она этого дна до сих пор не достигла. Должна же была, давно, уж года три как. А она даже отчаянья особого, безысходности какой-то там от нынешней ситуации не чувствует, не страдает даже. Просто. Просто живёт. Как будто всё это — ничего такого, обычная рутина, рабочие будни. И даже бессмысленно спрашивать себя и мироздание, в любом его состоянии, как она до этого докатилась.

В дверь постучали, мешая зайти на следующий порочный круг и жалеть себя до конца света, изменения миросостояния или наступления ночи. И правильно: жалость к себе — самое разрушительное чувство из всех возможных. Тсунаёши уже сколько лет пыталась от неё избавиться, но всё равно, казалось, даже перейди мир в новое состояние счастливого коллективного сознания, она и там умудрится отгородить что-то вроде уголка сугубо для жалости к себе (себе — Тсунаёши, а не коллективному отсутствию разума) и проведёт там всю оставшуюся вечность.

Пришлось вставать и открывать. Девушка терпеть не могла оказываться перед посторонними расслабленной, спокойной, не выглядящей готовой к атаке. Как будто если она выглядит слабой, то слабая она и есть, и как будто все, кто видит её слабой, немедленно захотят этим воспользоваться. Разум плохо понимал, почему в понятие «слабая» входит всё, что отличается от «стоящая перед собеседником с хмурой рожей», разум вообще плохо понимал, зачем не-разуму (всей остальной Тсуне) это всё нужно, но разум здесь привычно никто не слушал. И даже то, что за дверью оказалась всего лишь девушка с подносом, разуму не помогло.

Ну ничего себе, а здесь ещё и кормят. И кормят даже более чем хорошо. Бесплатный сыр, конечно, бывает только в одном месте, но ей-то уже, честное слово, какая разница? Отравит — сам же…

А что — сам же? Еда опять привела к мысли, зачем она понадобилась Бьякурану. К вопросу, если точнее. Тсуна этого в упор не понимала. А все проклятые предчувствия намекали, что и не поймёт, что логика и здравый смысл тут обо что-нибудь очень странное разобьются. Об Бьякурана, например. Он вообще человек из тех, кому хорошо подходит характеристика «неожиданный». Если он вообще человек.

Всё это было хорошо, даже если и было плохо, потому что после еды девушка всё-таки заснула. Как была — одетая, поверх постели.

========== Часть 20 ==========

Проснувшись, решила не медлить. Всё равно у неё нет никакого решения нависшей проблемы, нависшего ужаса, нависшего Реборна.

И сразу пошла к Бьякурану.

— Я поеду к Реборну. Ну, то есть, домой.

— Зачем?

И вид такой, как будто он, возвышенный белый ангел, совсем ничего не понимает. Никогда в жизни не видел — даже в литературе и искусстве — смысла умирать, если можно жить.

— Там моя мама. — Бьякуран всё ещё смотрел непонимающе. — Она больна. Сейчас за ней ухаживает Шоичи. Мой… друг. Но я не могу всё так на него оставить. И мама беспокоится. А ей нельзя. Я не могу не вернуться.

Ей совсем не хотелось никому это объяснять. Бьякурану — особенно. Но почему-то она объяснила. Сама не поняла, почему.

Да, она додумала. Ответ пришёл ей как будто во сне. И с этим ответом она согласилась… смирилась, смирилась, а как же иначе.

— Если он убьёт вас у него на глазах, она волноваться не будет, да?

Насмешливо. Но — почему-то с тревогой.

— Я скажу ей, что снова уезжаю. Надолго. А потом буду разбираться с Реборном.

— А что, через пару месяцев ей уже можно будет волноваться? А ваш друг, на которого вы так не хотите всё сваливать, поухаживает за ней ещё… полагаю, всю оставшуюся жизнь?

Да. Это была несостыковка. Но Тсунаёши ведь не думала совсем, правда? Она только чувствовала, и её глупые, нелогичные чувства увидели цель и пошли на неё, поползли, корчась и корячась, и совсем не поняли, как провалились в яму.

Но — белый ангел Бьякуран, как же ты всё-таки наивен.

— У меня нет выхода. Я не могу оставить её с Реборном. Я… она должна хотя бы меня увидеть. Я…

— Вы это чувствуете?

— Да. Я знаю, это глупо…

— Но с вашим даром это не глупо.

Бьякуран смотрел теперь серьёзно, без малейшей тени насмешки и без капли непонимания.

— И всё же. Вам нужно быть с ней. Но, полагаю, не в качестве трупа на заднем дворе под кустом?

Нет. Не плачь, девочка, не плачь, Тсунаёши, ты слабая, конечно, но ты сильнее, чем твои слёзы. Пожалуйста, не плачь, Тсунаёши. Не перед Бьякураном. Не нужно ему видеть твоих слёз.

— У меня нет выхода, — тихо сказала она, подавляя горечь, рвущуюся из глаз. Она хотела бы закончить этот бессмысленный в своей честности разговор, но не знала, как.

— Есть, — возразил Бьякуран.

Такие светлые, ясные ангельские глаза.

Тсунаёши даже стало смешно. Горько, очень горько смешно.

— Издеваетесь?

— Ничуть. — Он будто бы даже оскорбился. Такой странный. — Вам всего лишь нужны деньги, крыша над головой, защита. Это немного.

И после этого Тсуна всё-таки рассмеялась. Бьякуран посмотрел на неё со странным ужасом и какой-то болью в глазах.

Слишком возвышенное ты существо, белый ангел, слишком неземное, чтобы хоть как-то понять, хоть как-то принять грязную, помойную, приземлённую Тсуну.

— Издеваетесь, — констатировала она, стараясь удержать подступающую истерику.

Бьякуран посмотрел на неё очень странно.

— Я могу дать вам всё, что угодно. Для меня это очень просто.

— Просто — какой вы видите в этом смысл?

— Вы не поняли, Тсунаёши. Вы меня спасли. Я рассказал вам все свои секреты. Секреты Миллефиоре и Джилио Неро. Я не могу вас после этого просто так отпустить.

Ну да. Иного она изначально не ожидала. Но.

— Что-то вы быстро меняете планы.

— В смысле?

— Сначала хотите спасти, потом вот хотите убить.

Бьякуран смутился — и это было ужасно странно видеть. Странно было понимать, что сам белый капо Миллефиоре умеет смущаться. Как будто он взял — и ненадолго превратился в обычного человека, обычного и… милого.

Тсунаёши, глупая маленькая девочка, знала, что на таких парней она заглядываться не должна. Она старательно отгоняла эти лишние мысли, но — где-то в глубине себя смутилась, наверное, не меньше.

— Вы снова не так поняли, — ответил Бьякуран. — Смерть — это последнее, чего я от вас хочу. Я хотел сказать, что теперь вы — часть Миллефиоре, часть нашей семьи. Нашей семьи, Тсунаёши. Часть моего ближайшего окружения. У моего ближайшего окружения всё должно быть в порядке.

Не было печали… Не было у бабы заботы…

Глупая маленькая Тсунаёши. Как, как так получилось? Как так получилось, что тебя, помойную маленькую убийцу, хочет взять в свою семью, в своё ближайшее окружение, сам белый капо Бьякуран Джессо?

Как так получилось? Почему так случилось? Это было просто потрясающе, но…

Ещё пару лет назад Тсунаёши прыгала бы от счастья. Ещё пару лет назад глупая маленькая Тсунаёши верила в чудеса. Теперь же… Теперь же глупая, маленькая, но такая настойчивая Тсунаёши прошла через столь многое, что знала твёрдо: бесплатный сыр есть только в одном месте. Да, она была шокирована предложением. Но разума она не потеряла.