Ночь. На крейсере тихо. У орудий прикорнули комендоры и прислуга; два вахтенных начальника (один на переднем, другой на заднем мостике) с сигнальщиками напрягают все свое зрение, зорко вглядываясь в ночную тьму. Много часов проводил и я подобным образом на мостике или на марсе с биноклем в руках. Глаза у меня хорошие, но трудно разглядеть что-нибудь; своих же судов, больших судов, идущих рядом на траверзе, кабельтовых в четырех шести не различишь. Где же там заметить миноносцы, крадущиеся, точно тати ночные, под покровом тьмы, нарочно выкрашенные в какой-нибудь подходящий цвет.
Высоко на фок-мачте в бочке сидит сигнальщик (к нему проведен телефон). Днем он сидит под зеленым зонтиком. Частенько его заносит густым удушливым дымом, частенько он там мирно засыпает и не отвечает на нервные звонки вахтенного начальника. Иллюминаторы задраены по-боевому. Огни потушены, оставлены темно-синие лампочки, и в этой опостылевшей всем полутьме мы ходим, спотыкаемся, разбиваем носы или сидим, погрузившись в тяжелое раздумье, устав после дневной работы. Непривычный мрак нагоняет тоску. Разговоры скучны и неинтересны, все об одном и том же, на жгучую тему. Где японцы? Сколько их? Где главные силы? У Сула? Лабуана? Натуна? Все подсчитываем и подсчитываем без конца по справочным изданиям число наших и японских судов и видим превосходство последних в 2-2,5 раза и числом, и качеством, и количеством орудий, снарядов, преимуществом в ходе и т.п. У японцев есть доки, есть время для подготовки и для отдыха, а, главное, есть боевой опыт. У нас же только и надежды, что на четыре новеньких броненосца, остальные... каждый с каким-нибудь недостатком. Самая разнокалиберная компания. Тот - тихоход, тот стреляет на расстояние не далее 35 кабельтовых. А транспорты! Что за обуза! Даже сейчас какое неудобство идти с ними, а в бою! Маневрировать! Все они, конечно, самые настоящие тихоходы. Из-за них мы все время должны идти с отличительными огнями. Эту ночь мы впервые перевели электрические отличительные огни на масляные - все же не так далеко видать нас.
29 марта. Как только стало светать, сквозь дымку утренней зари увидали черный четырехтрубный крейсер. Весть о появлении на горизонте военного судна наэлектризовала всех, но вскоре выяснилось, что это английский крейсер, идущий контркурсом. Разойдясь и отсалютовав нам, он тотчас же зачем-то изменил курс влево.
В японо-китайскую войну этими салютами будто бы однажды английское судно дало знать японцам о близости неприятеля. Курс норд. Идем бесхитростно прямым путем к Камрангу. Немного погодя на том же курсе встретили второй английский крейсер, двухтрубный. "Изумруд", посланный прочесть название судна, дал полный ход, пошел напересечку. На английском крейсере взвился сигнал: "Не могу различить адмиральского флага, прошу позволения не салютовать". Ответ подняли у нас поздно, какой не знаю.
Часть офицеров была оскорблена, говорили о невежестве и нахальстве англичан, сделавших вид, что не различают будто бы вице-адмиральского флага, когда и без него всему миру известно, какая эскадра идет. Другие утверждали, что англичане имели право обидеться на посылку "Изумруда". Еще показался английский крейсер... Что же это? Не дана ли им стратегическая задача открыть местонахождение русского флота? На всех это произвело дурное впечатление. Точно черное воронье стало слетаться; чуют близость сражения или просто разведчиками идут, облегчая японцам задачу. По нашим предположениям, за ними скоро должны были появиться и их друзья - японцы. Вот в 10 часов утра и первая неизвестная телеграмма по беспроволочному телеграфу... Какое-то "сяо-кяу"... Затем пошли и пошли без конца длинные разговоры, непонятные, шифрованные... На завтраке присутствовал командир, поставил шампанское и провозгласил тост за наш успех. Было требованье гимна, аврорского марша. Отдых. Впервые не спится, ворочаемся с боку на бок. Думы, что черные мухи...
12 ч 30 мин дня. Дымок на ост. Еще дымок, справа на траверзе. Сегодня предполагалась погрузка угля. Встреча с английскими крейсерами изменила планы.
В 1 ч 30 мин госпитальное судно "Орел" вышло из строя влево, прибавило ходу и скрылось за горизонтом (как оказалось потом, получив инструкцию зайти в Сайгон). Сигнал адмирала "Тереку": "Стыдно, "Терек"!" День жаркий, душный. Вода прозрачная, изумрудная, свежая, так и манит к себе. Опять подсчет калибров - тошно! От этих разговоров я стараюсь уходить полным ходом как можно дальше. "Изумруд" и "Жемчуг" посланы вперед на разведку. За ужином публика, забыв о калибрах японских пушек, занялась старыми кадетскими воспоминаниями, большей частью сводящимися к одному и тому же: как надували одного преподавателя, как травили другого, что выделывали на уроках третьего.
30 марта. Грузим уголь ботами. В случае появления неприятеля приказано все: боты, катера, барказы - оставлять на воде и живо строиться в походный строй. "Наварин" сигналит: "Имею повреждение в машине, могу исправить к шести часам вечера". Неприятная история, которая вовсе не входила в наши расчеты. Аврорцы, как всегда, лихо грузят: на этот раз принято 270 тонн. Шикарно! В 5 ч 30 мин "Ослябя", приспустив до половины кормовой флаг, поднял молитвенный: на судне, значит, покойник. Сегодня моя очередь на ночную вахту с десяти до двух сигнальщиком в помощь вахтенному начальнику. Команда, уставшая после погрузки, спит особенно крепким сном.
31 марта. Утром подошли к аннамским берегам{*26}, к бухте Камранг, возле которой и держимся в ожидании, пока наши миноносцы и катера, посланные вперед, протралят бухту. На горизонте видны суда - это ходят наши сторожевые крейсера.
При эскадре есть водоналивное судно "Метеор", но, к счастью, теперь уже редко кто пользуется с него водой: все научились экономить собственную воду. Младший инженер-механик Ш. был на одном из коммерческих транспортов. Там струхнули не на шутку. Бранятся: "Ввязались мы с вами в грязную историю! Что теперь с нами будет! Ой-ой! Пропали наши бедные головушки! Знали бы, так не пошли бы". Веселый Ш., глядя на них, вместо того, чтобы посочувствовать им, пособолезновать, все животики себе от смеха надорвал. Вечный шутник Б. говорит:
- Хорошо армейцам - отбежали за кочечку, в овражек спрятались, а тут на-ко - спрячься.
От скуки стали рассказывать свои сны - всем теперь снится ужасная чертовщина. Мы приняли с транспорта "Владимир", согласно приказанию адмирала, для офицерской кают-компании тридцать пудов консервированного мяса; очень неважное, но и за то спасибо. Новый уголь (кардиф в брикетах) страшно разъедает лицо, руки, вызывает эритему, припухание кожи, конъюнктивиты. Заболевания инфлуэнцей, малярией продолжаются.
Наш командир тоже ведет дневник. Он мастер на все руки. На "Воине" я помню его лихим парусником; оказывается, он знает хорошо и машинное дело, он и естественник, много читает и вообще всем интересуется. Отношение его к команде самое гуманное. На судне у него есть детище ненаглядное - удав. Нередко днем командира можно застать в каюте читающим в лонгшезе, а у ног его, свернувшись калачиком, лежит этот зверь. Перелом на спине давно сросся, но подвижность и чувствительность не вполне восстановились. По моему совету, через день производится искусственное питание: в стеклянную водомерную трубку набивается мелко изрубленное сырое мясо. Евгений Романович держит удава, а я раздвигаю челюсти шпателем, вставляю трубку и шомполом препровождаю содержимое в желудок. Однажды я прибавил коньяку, но удав остался таким же меланхоликом, не стал буйствовать. От хорошей спокойной жизни и бездельничанья он очень разжирел и на днях переменил свою шкуру, причем она сошла у него одновременно с эпителием роговиц.
* * *
К вечеру траление бухты было окончено, штурмана расставили буйки. Транспорты вошли в бухту. Боевые суда остались пока еще на рейде. С трудом сохраняя строй, мы толчемся на одном и том же месте. Течение сносит к северу. На госпитальном "Орле" должна прибыть почта и провизия из Сайгона. Была погрузка. Вместо тридцати приняли сто тонн. Работы окончили сегодня рано. Транспортам разрешено войти в бухту. Они, видимо, сильно обрадовались этому приказанию, так как поразительно быстро зашлепали своими винтами, работающими наполовину в воздухе вследствие разгруженного состояния транспортов. Ночью у орудий сонное царство, в бочке храпит сигнальщик, на юте у ракетного станка, развалившись на забытом вестовыми лонгшезе, храпит во всю носовую завертку дежурный комендор. Когда я подошел и окликнул его, то бедняга со страху чуть за борт не выскочил - так всполошился.