Делегацию избрали в составе четырех человек: от офицеров подполковника князя Абхазия и ротмистра Гутьева, от солдат - Давыдова и меня. Нам с Давыдовым солдаты дали наказ ясный: узнать, когда будет заключен мир, скоро ли передадут землю крестьянам, и потребовать, чтобы при дележе земли не забыли о тех, кто сидит в окопах.
У делегатов-офицеров были, конечно, свои планы. Накануне нашего отъезда меня и Давыдова вызвал к себе князь Абхазии. Говорил он с нами мягко, отеческим тоном. Но слова его нам не понравились. Он заявил, что по приезде в Питер мы все четверо первым делом пойдем к военному министру Временного правительства Гучкову и заверим его, что личный состав 5-го Каргопольского драгунского полка исполнен решимости продолжать войну до победного конца, что состояние духа у каргопольцев боевое.
Мы перечить не стали, а когда вышли от князя, Давыдов усмехнулся:
- Боевое-то оно боевое, только в другую сторону.
В общем, мы договорились в пустые пререкания с офицерами не вступать, а действовать по старому фронтовому правилу - осмотрительно, сообразуясь с обстановкой, но помня главное - выполнить поручение наших товарищей однополчан.
Приехали мы в Петроград б апреля по старому стилю.
Столица оглушила нас разноголосым шумом. На вокзале и привокзальной площади юркие мальчишки с кипами газет под мышкой выкрикивали звонкими голосами последние новости.
Немного пообвыкнув и осмотревшись, мы стали прислушиваться к тому, что выкрикивали газетчики. И что же оказалось - эта братва орала в полный голос то, о чем мы не решались говорить вслух, чтоб не попасть на заметку начальству!
- Долой войну! - пищал светловолосый шкет, штопором ввинчиваясь в толпу.
- Долой войну! - вторил другой.
Эти два слова, звучавшие для нас как сладчайшая музыка, сливались в одно звонкое:
- Долой войну! Долой войну! Долой войну!
Чем дольше мы прислушивались, тем больше ликовали. Мальчишки-газетчики провозглашали то, что нам, солдатам 5-го Каргопольского полка, и на ум не приходило:
- Долой министров-капиталистов!
- Мир без аннексий и контрибуций!
"Контрибуция", "аннексия"... Мы, признаться, даже слов таких не слыхали. Но раз "Долой войну", "Долой министров-капиталистов", значит, и это что-то важное, хорошее...
Столкнувшись с богатейшей возможностью получить полную информацию, мы даже растерялись: привыкли на фронте, что газета в окопах - целое событие.
Когда наши офицеры вышли из вагона первого класса и присоединились к нам на перроне, мы с Давыдовым уже держали под мышкой по охапке свежих газет.
Князь Абхазий, поглядев на наши сияющие лица, поморщился, как от зубной боли.
- Сейчас - прямо к министру, - заявил он, - а газетами займетесь на досуге!
Здесь на вокзале мы были равными, не то что в окопах, и я решительно возразил:
- Нет, сначала в Петроградский Совет.
Князь криво усмехнулся:
- Кто тут старший? Или прикажете считать, что вы больше не солдаты, а я не ваш офицер?
Тон его подействовал, сказалась привычка к беспрекословному повиновению офицеру, и мы с Давыдовым молча последовали за Абхазием.
Войдя во дворец, невольно оробели: после окопной грязи непривычным казалось его великолепие да и трудно было еще нам, крестьянским парням, преодолеть робость перед барскими хоромами.
В приемной министра князь Абхазий пошушукался с адъютантом, потом отозвал нас в сторону и сказал шепотом:
- Самого министра нет. Сейчас нас примет его помощник Маниковский. Вы, Тюленев, должны от имени личного состава нашего полка заверить высшее начальство в несокрушимой верности идеалам отечества. Говорите просто, не волнуйтесь, скажите, что мы готовы воевать до победного конца. Это сейчас главное. Ваше слово солдата, георгиевского кавалера, прозвучит убедительнее, чем наше с ротмистром.
Я покосился на Давыдова. Тот подмигнул мне, мол, молчи, не возражай, а там посмотрим.
Когда мы вошли в кабинет, навстречу нам из-за стола поднялся помощник военного министра Маниковский.
Князь Абхазий, вытянувшись в струнку, доложил, кто мы такие, а потом приветливо кивнул мне:
- Говорите, Тюленев!
Я откашлялся, тоже стал по стойке "смирно" и начал так:
- Ваше высокопревосходительство...
Маниковский снисходительно улыбнулся, а князь Абхазии поправил меня:
- Не надо именовать господина помощника министра вашим высокопревосходительством".
Но я пропустил мимо ушей замечание князя.
- Ваше высокопревосходительство! Солдаты послали нас с Давыдовым, - я кивнул на товарища, - чтобы узнать, когда конец войне. Хватит с нас! Это наша солдатская резолюция. А от имени офицеров я говорить не уполномочен.
Улыбка исчезла с холеного лица Маниковского. Он удивленно вздернул брови, вопросительно поглядел на князя. Тот процедил сквозь зубы в мой адрес: "Мерзавец!" Адъютант поспешно вывел меня с Давыдовым из кабинета. На этом наша аудиенция у помощника военного министра закончилась.
Офицеры остались в главном штабе. Мы не стали ждать их и пошли в Таврический дворец, где находился Петроградский Совет рабочих, и солдатских депутатов.
Таврический дворец напоминал развороченный улей. С большим трудом, растерявшиеся, оглохшие от шума, разыскали комендатуру. Получив талоны на питание и ордер в общежитие, пошли потолкаться по коридорам. Именно потолкаться, потому что во дворце было оживленнее и многолюднее, чем на Невском.
Военные, штатские, рабочие в кожаных куртках, сухопарые господа во френчах и золотых очках - кого только не заденешь плечом! И у всех во взгляде одинаковый, как вам показалось, огонек, словно все эти люди только недавно с пожара и отсвет пламени еще не погас в их глазах.
В одном из залов стояла группа пожилых людей, с виду рабочих. Мы с Давыдовым остановились, прислушались, о чем они говорят. Содержание разговора нам было непонятно, но мы обратили внимание, с какой любовью они повторяли: "Ленин сказал..."
Стояли мы тихо, стараясь не обращать на себя внимания, и все же один из группы, усатый, в потертой кожаной куртке, заметил нас:
- Из окопов, война?
"Война" - так называли друг друга солдаты на фронте. И это обращение сразу же расположило нас к усатому.
- Сегодня только прибыли, - сказал я.
- А по какой нужде?
Мы коротко объяснили, откуда и зачем приехали.
Усатый цокнул языком:
- Эх, опоздали маленько! Дня на два пораньше - Ленина бы послушали.
Ленин! О нем мы слышали от Исаева. Говорил Исаев о вожде большевиков с безграничным восхищением. Вспомнилось и то, какая ненависть и злоба появлялась на лицах наших офицеров, особенно князя Абхазия, когда они слышали это имя.
- А нам можно повидать Ленина? - робко спросил Давыдов.
Усатому, вероятно, такой вопрос показался наивным.
Он улыбнулся:
- Этого я вам, ребята, сказать не могу. Много дел сейчас у Владимира Ильича. А вы вот что - раздобудьте "Правду", слыхали про такую газету? Там печатаются статьи товарища Ленина. А все остальные газетки надо читать с поправкой, на ветер. Понятно?
Очень нам понравился этот рабочий-питерец!
Мы не замедлили воспользоваться его советом, здесь же, в Таврическом, купили "Правду".
В один из последующих дней попали мы на шумное собрание. Председательствовал смуглолицый чернявый человечек, как мы потом узнали, меньшевик Чхеидзе.
На трибуну по очереди взбирались разные ораторы, каждый говорил прямо противоположное тому, что сказал предыдущий. Но теперь, после того как мы побывали на многих собраниях, потолкались в коридорах и залах Таврического дворца, не столько умом, сколько сердцем почувствовали: большевики говорили то, о чем думали и я, и Давыдов, и любой солдат из 5-го Каргопольского полка.
Мы возвращались в свой полк, окрыленные всем, что увидели и услышали в революционном Петрограде. Везли вашим товарищам нечто более ценное, чем любое оружие, - большевистскую правду, имя Ленина. И мы знали теперь, что нам делать по возвращении в полк.