В ближайшее воскресенье Финк, выутюженный и накрахмаленный, в легком пробковом шлеме (совершенно как у инженера Рида), с изящным стеком в руке, снова шагал по тому же пыльному шоссе. Впереди был целый свободный день, и Финк решил завернуть к старому чудаку с его мотором в сигарной коробке, — отчасти из любопытства посмотреть на диковинки, а больше из чувства вежливости, чтобы справиться о здоровье. Никогда не следует обрывать знакомство, которое может оказаться полезным впоследствии!..
Вот и группа каштанов, а за ней видна уже и зеленая крыша профессорского дома…
Но что за нелепость? Крыша переламывается, точно картонная взлетает куда-то кверху, гигантский клуб густо-оранжевого облака взметывается над домом, разнося в стороны куски стен и деревьев и, в то же мгновение, что-то как плотной подушкой ударяет и валит Финка с ног и точно миллион медных гирь падает в медные тазы, оглушая мозг невыносимым ревом раздираемого воздуха… Вихрь песка, пыли и листьев перевертывает Финка несколько раз через голову и швыряет его в ближайшую шоссейную канаву…
Над головой Финка проносятся ветки деревьев, стропила, камни, куски железа, свистят обломки стекол и снова тишина. Невозмутимая тишина ясного летнего полудня…
Измятый, вымокший и перецарапанный, вылез Финк из канавы, не отдавая себе отчета в происшедшем…
«Что случилось? Буря? Взрыв? Землетрясение?..»
Взгляд его ищет дачи профессора, он смутно сознавал, что между всем происшедшим и этой дачей существует какая-то связь…
Дачи профессора не видно…
Финк протирает себе глаза, но дома по-прежнему нет, как нет… Не помня себя, Финк устремляется вперед, к тому месту, где только что произошла катастрофа и куда уже бегут со всех сторон кричащие люди…
Дом профессора исчез совершенно и без следа, — даже фундамента не осталось, — на месте дома зияет сейчас круглая темная глубокая воронка со спекшимися и сплавившимися от жара краями… Жаром несет и сейчас от ямы, над которой еще вьется легкий коричневатый туман, постепенно разносимый ветром.
«Ультра-дезинтегратор», должно быть, был найден профессором Форсом, но найти его оказалось легче, чем овладеть страшной силой его действия!..
ЧЁРТОВА ДОЛИНА
Это было лет двенадцать назад, — когда я возвращался с Кавказа, захватив серьезную малярию на изысканиях перевальной железной дороги Тифлис-Владикавказ, где я работал в качестве кончающего студента-практиканта.
В Беслан поезд пришел настолько переполненным, что мне лишь кое-как удалось втиснуться в один из вагонов третьего класса.
В вагоне было душно и накурено… Чувствовал я себя преотвратительно, — а тут как нарочно публика подобралась какая то шумливая и неприятная. Где-то рядом резались в карты и шумно приветствовали всякий удачный ход, — из другого отделения в общий гам нашей половины вагона четким речитативом вплетались два спорящих женских голоса — слов нельзя было разобрать, — но, кажется, — дело шло о какой-то протекшей банке, промочившей чью-то корзину…
Красные полосы заката — сделались серыми, — кое-где уже начинали поблескивать звезды, — читать стало трудно. Я отложил книгу в сторону и попытался заснуть…
Мои попытки хоть как-нибудь, скрючившись, подремать в своем углу — дальше предстояла целая бессонная ночь с пересадкой — были совершенно напрасны… Чуть забудешься и перед глазами начнут уже рисоваться какие-то спутанные образы полусна-полуяви, — как вновь в сознание врываются то азартные крики игроков, то чья-то ругань, то визг до сих пор молчавшего младенца, и в этом раздражающем вагонном гаме слух даже отдыхал на мерном усыпляющем ритме стука колес…
— Что, видно, и вам не спится? — услышал я чей-то тихий, надтреснутый голос.
Вглядевшись, я заметил против себя маленькую сухую фигурку пожилого человека в ватном пальто и низко надвинутой на лоб какой-то несуразной широкополой шляпе. Это был, кажется, единственный, кроме меня, пассажир, который не заводил разговоров со своими соседями — он сразу же, порывшись в вытертом кожаном чемоданчике, извлек оттуда какую-то книгу и углубился в чтение, забившись в угол скамейки.