Длинная белая труба, выведенная точно по линейке и исчезавшая тонкой ниткой где-то на краю горизонта, привлекла мое внимание.
— Это наша железная дорога, — объяснила Рея. — Ты изумлен? Ты, наверное, полагал, что воздушное сообщение вытеснило всякие другие средства передвижения? Эти дороги существуют уже более 600 лет. В свое время они сыграли немалую роль, но сейчас служат только для массовой перевозки товаров и материалов. Это прочные трубопроводы из стали и цемента с выкаченным внутри воздухом. Под действием особой системы электромагнитов, внутри труб скользят с огромной скоростью целые поезда: они делают до тысячи километров в час, так как, благодаря отсутствию воздуха, сопротивление движению очень невелико. По этим электровакуумным железным дорогам непрерывной струей, точно кровь по артериям, перебрасываются всевозможные грузы из одного конца земли в другой. Жители Европы через 5–6 часов могут получить овощи из Индии, хлеб из Южной Америки, рыбу из Ледовитого океана. Эти трубы опоясывают собою весь земной шар — они тянутся через горы, извиваются по равнинам, ныряют под поверхностью морей и океанов, где на глубине, недоступной влиянию волн, они поддерживаются на якорях и канатах.
Но что это? Какие великаны построили для себя эту величественную двойную аркаду на стройных четырехугольных колоннах? Я присматриваюсь и вижу, что это целая вереница гигантов-домов, по меньшей мере вдвое выше Эйфелевой башни, вытянувшихся двумя ровными рядами вдоль широкой гладкой дороги. От одной башни к другой перекинуты легкие мосты из полупрозрачного материала, и сверху видно, как по ним с быстротой вихря скользят экипажи.
Я плохо разбираюсь в стилях, но мне кажется, что в архитектуре домов-гигантов было что-то готическое, особенно в легких, уходящих ввысь острых боковых шпилях и стрельчатых окнах. На плоских крышах этих домов, служивших также воздушными пристанями, я заметил зеленые кущи деревьев и различал мелькающие фигуры людей, спешивших к аэронефам. Такие же аллеи башен домов я видел слева и справа. Мне казалось, что все они тянутся к какому-то общему центру.
— Да так оно и есть, — ответила мне Рея на этот вопрос, — это начинается город-дорога, построенный около шести веков тому назад, когда жителям Паризии, — прежнего Парижа — стало тесно в их городе. Уже задолго до этого времени население крупных центров Старого и Нового Света достигло цифры десятков и сотен миллионов.
Тогда-то и началась усиленная тяга прочь из этих нездоровых людских скопищ. Вот взгляни, что осталось теперь от этого прежнего Парижа.
Я узнал знакомую мне излучину Сены… Вот кружево Эйфелевой башни — я обрадовался ей, точно старому другу, вот купол дома Инвалидов, вот тень от Триумфальной арки, отчетливо легшая на площадь Согласия, вот силуэт Нотр-Дам-де-Пари… Но где же прежний многочисленный, кипящий, сверкающий, шумный Париж? Его не было, точнее, от него сохранилось лишь несколько десятков старых строений, памятники прошлого, воспоминания о давно отзвучавшей эпохе. Старый Париж утонул в зеленых зарослях, исчез, раскинувшись лугами исполинских аркад, терявшихся в сизой дымке далекого горизонта.
Аэронеф ускорил свой ход, и через четверть часа я увидел вдали свинцовую полосу океана. Фер, лукаво поглядывая в мою сторону, начал о чем-то шептаться с нашим пилотом. Я заметил, что Рени улыбнулся и, кивнув головой, передвинул какой-то рычаг, отчего аэронеф принял наклонное положение и с увеличенной скоростью пошел вверх. Постепенно шипение летавших газов сделалось глуше, гряда облаков, одно время застилавшая часть горизонта, проплыла где-то далеко под ногами. Я взглянул на альтиметр — прибор показывал высоту в двадцать километров; однако, благодаря герметически закрытой кабине и искусственной вентиляции, дышалось легко и свободно.
Под нами расстилалась необъятная ширь океана, и только узкая голубая полоска на востоке напоминала собой об Европе, оставшейся далеко позади. Так в оживленной беседе прошло часа два, пока я не заметил что-то странное. Вылетели мы рано утром, когда солнце только что встало. По часам, висевшим около Рени, я видел, что сейчас половина двенадцатого, но косые лучи солнца, пронизывавшие стенку каюты, создавали впечатление раннего утра.