Я не помню, когда на нашем горизонте появился Унаро. Я с уважением относился к его работам и никогда даже мысленно не пытался ставить себя выше его. Говорю это совершенно искренне, чтобы быть справедливым к самому себе. И все-таки — мы оба не чувствовали друг к другу той симпатии, которая так быстро связывала меня с многими людьми Нового Мира. Скорее наоборот — иногда я ловил на себе тяжелый настороженный взгляд Унаро, который он тотчас же отводил в сторону, как только замечал, что я смотрю на него.
К тому же времени я почувствовал какое-то необъяснимое изменение в отношениях Реи. Я все чаще встречал ее грустной и задумчивой, причем на мои тревожные вопросы она отвечала или невпопад, или приводила разные малоубедительные причины.
Однажды, зайдя в ее комнату, я застал Рею в слезах. Ее великолепный мраморный барельеф, послуживший толчком к нашему первому сближению — лежал разбитый на каменном полу мастерской. Широкая трещина разделяла обе фигуры, в страстном порыве когда-то тянувшиеся к друг другу. Что это, — невольно подумал я, — мрачное предзнаменование, или случайность? Все реже делались наши прогулки по воздуху. Каждый раз, когда я звал с собою Рею, она находила предлог, чтобы остаться дома, ссылаясь на работу в лаборатории. В один из ясных осенних вечеров, после того, как Рея по обыкновению отказалась мне сопутствовать, я решил лететь один, но неожиданно начавшийся ветер с дождем заставил меня очень скоро вернуться домой. Из мастерской Реи ко мне донесся ее радостный смех, которого я не слышал уже много недель. Так смеялась она когда-то, — в те дни, когда я приходил к ней, еще до нашего первого путешествия на аэронефе…
Я откинул тяжелую занавесь и увидел Рею, — мою Рею в объятиях Унаро… Не знаю, откуда я нашел в себе силы, чтобы удержаться от крика. Я бесшумно опустил складки портьеры и поднялся к себе наверх. О, эта ночь! И как только я ее пережил?..
Утром последовало объяснение с Реей. По моему виду она угадала, что мне все известно. Да и скрывать было нечего.
Свободной она соединила свое существование с моим, — разве не вправе она располагать собою и сейчас? Конечно, она еще любит меня, и я буду для нее самым дорогим человеком… после Унаро. При этом имени в душе моей поднималась целая буря злобы и ненависти. Унаро… В сущности, разве он в чем-нибудь виноват? Разве мне соперничать с этим блестящим умом? В подобных случаях можно найти сотни самых бесспорных доводов к тому, чтобы принять совершившееся, — но пусть хоть кто-нибудь из тех, кто пережил то, что пережил я, скажет мне — намного ли облегчили ему все эти прекрасные рассуждения невыносимую боль от потери любимого человека?..
На станции шла в то время самая интенсивная работа по испытанию новых машин. В тот же день в одном из отделений токов высокого напряжения я встретил Унаро. Я почувствовал, что бледнею и, чтобы скрыть свое лицо, быстро повернул обратно. Резкий голос Унаро заставил меня остановиться. Не думает ли он, что я его боюсь? — мелькнуло у меня в голове. Я поднял глаза и увидел на лице Унаро насмешливую улыбку победителя… Что прочел он в моих глазах, я не знаю… Все мои рассуждения разлетелись, как карточный домик. Двадцатый и тридцатый век стерлись, исчезли… Два разъяренных самца стояли друг против друга.
Кто первый тронулся с места? Кто нанес первый удар? Этого я не знал. Помню только, что через минуту в узком проходе между блестящими шипами, одно прикосновение к которым убивает на месте, — сплелись в смертельном объятии наши тела. Унаро был сильнее и выше, но ярость утроила мои силы, сделав мускулы железными, а движения быстрыми, точно мысль… Страшный удар в голову заставил меня пошатнуться и едва не упасть. Но через мгновение мне удалось схватить Унаро за пояс и отбросить его от себя. Я увидел, как он зашатался и с диким криком, хватая воздух руками, упал на медные провода. Помню еще — сноп синих искр… желтое пламя… судорожно корчащееся тело и ужасный запах горелого мяса…
Говорить ли о том, что было дальше? Да, надо, потому что о самом тяжелом я уже рассказал. Мое столкновение с погибшим Унаро произвело на всех моих друзей самое гнетущее впечатление. Меня обвинили в давно уже небывалом и позабытом здесь преступлении — в убийстве. Мои друзья от меня отшатнулись. Правда, я был на свободе, но на что была она мне, эта свобода?.. Рея не хотела меня больше видеть, а я — я готов был целовать ее тень на земле…
Был суд. Я не пытался оправдываться, ссылаясь на дикие инстинкты XX века. Я убил и должен был понести ответственность за свое преступление…