Мы были поражены.
— Такими автоматическими приборами, — продолжал свои объяснения наш хозяин, — оборудованы сейчас все сколько-нибудь крупные и частные библиотеки, да и не только библиотеки, но и многие товарные склады, общественные столовые и другие учреждения, где имеется потребность в быстрой доставке потребители различных предметов. Но впервые эта система вошла в библиотечный обиход около 150 лет тому назад. Ведь и в ваше время, мои дорогие друзья, были попытки создать нечто подобное — я помню читал что-то о воздушной пневматической почте в городе Париже и о движущихся лентах-конвейерах в некоторых крупных библиотеках тогдашней Европы и Америки. Сейчас все крупные города обладают обширными библиотеками в сотни миллионов томов, при чем пользоваться ими можно и на дому при посредстве вот таких автоматических приборов и целой системы труб с электромагнитными вагонетками.
Наш хозяин повел нас в соседнюю комнату, отделенную от первой тяжелою темно-фиолетовою занавесью. Там было несколько полок, небольшой письменный стол и еще какой-то закрытый со всех сторон ящик с кнопками и выключателями. Профессор Антей предложил выбрать нам книгу. Быстро перелистав каталог, я с удивлением нашел имя Пушкина. Мне показалось, что я встретил старого друга… В памяти всплыло:
«Весь я не умру. Душа в заветном мире
Мой прах переживет и тленья убежит»…
Маленький серебристый белый томик тем временем очутился в моих руках. Пристально вглядевшись, я увидел, что текст напечатан на современном и на русском языке. Я наудачу открыл книгу и из-под стекла аппарата на меня глянули знакомые строки «Медного Всадника».
Но что это? Книга заговорила!
Из круглого, незамеченного мною отверстия полились чеканные строфы, читаемые чьим-то молодым звучным голосом с едва уловимым нерусским акцентом. Первою моею мыслью было, что это профессор Антей демонстрирует перед нами свои познания в «мертвых наречиях». Но нет: он стоит рядом и благодушно улыбается, видя наше изумление.
Я перевернул несколько страниц… В аппарате что-то зашумело и снова оттуда послышался голос:
«Но не хочу, о други, умирать:
Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать!»…
Это были какие-то чудеса…
— Я вижу, вы удивлены, — начал профессор Антей, — а между тем это так просто. Еще в ваше время один датский ученый, кажется Паульсен, изобрел прибор, где на тонкой стальной ленте при помощи чувствительного электромагнита, записывались звуки, произносимые в телефон. Тогда достаточно было пропустить такую ленту перед другим телефоном, чтобы услышать в точности всю эту звуковую запись. Этот же принцип использован и здесь. На металлической поверхности листа при печатании производится одновременная электромагнитная звуковая запись напечатанного, и тогда, ставя книгу в особый прибор, несколько похожий на прежние радиоаппараты, мы можем не только читать, но и слушать то, что напечатано в книге. Этот прибор, изобретенный около ста лет тому назад, оказал уже немало услуг слепым и тем, кто хочет дать отдых своим уставшим глазам. Не меньшую пользу новые «говорящие книги» принесли и в педагогическом, деле, давая возможность слушать лекции отсутствующих или навсегда от нас ушедших писателей и ученых.
Я молча слушал объяснения нашего неутомимого учителя и все более убеждался в том, что здесь нам с профессором Фарбенмейстером не придется скучать…
В новой библиотеке мы, действительно, готовы были сидеть целые дни. Изумительно простая система каталогизации давала возможность в полминуты найти и получить любую книгу, а краткая сводка, обязательно имевшаяся в конце каждой книги, позволяла быстро ориентироваться в ее содержании. Чего только мы не узнали!.. В прежних разговорах с жителями XXX века мы слышали лишь отрывки истории прошлых веков. Здесь же, в тиши библиотеки старого ученого, перед нами открылись точно широкие шлюзные ворота, сквозь которые хлынула широким бурлящим потоком колоссальная волна новых, ошеломляющих впечатлений. Только теперь, мысленно углубляясь в минувшее, мы видели, какой трудный и бесконечно длинный путь, полный борьбы, побед и поражений, прошло человечество за эти столетия! Какие великие открытия! Какие поразительные завоевания науки и техники! Какие потрясающие катастрофы! Какие глубочайшие социальные перевороты!
Временами мне казалось, что планета, где мы сейчас живем, уже не та старая Земля прошлых веков, Orbis terrarum древних, а иной и совершенно новый, неведомый доселе мир…
Точно мощной рукой титанов — засыпаны моря, прорыты материки, пробуравлены горы и дно океанов. На десятки километров в толщу земной коры вонзились глубокие шахты, пустыни превращены в цветущие луга, холодные тундры в теплые страны… Покорное несокрушимой людской творческой воле лицо земли изменило свое выражение…
Суровая природа покорно смирилась и стала слугой человека… Исчезли расстояния, и даже междупланетные бездны не страшили новых аргонавтов XXX века…
Еще несколько дней тому назад мне не сиделось на месте: мне неудержимо хотелось перенестись за эти белые стены, где нас мягко, но настойчиво удерживала чья-то более сильная воля. А теперь, ближе вглядевшись в отражение сверкающего лика Нового Человечества, мне временами становилось страшно выйти из этого тихого научного оазиса, не видеть больше светлых глаз Реи, расстаться со старым мудрым Антеем…
Профессор Фарбенмейстер реагировал на все несколько иначе: ему были совершенно чужды и мои тревоги, и моя робость. Он не читал, а глотал книгу за книгой, погружался в старые манускрипты, слушал отдаленные радио-лекции современных знаменитостей, жадно следил на телеэкране за каждой деталью мудреных физических демонстраций и засыпал нашего хозяина бесчисленным потоком вопросов. Для чего ему живой мир, когда он мог методически разбираться в этих книгах, читая в них отражение столь чуждой ему жизни Нового Человечества?..
Уединенная лаборатория нашего хозяина, в которой он проводил все свободное время, действительно, напоминала собою какой то тихий оазис среди необразимого океана чуждой, загадочной напряженной жизни… Несколько раз мы заходили к нему и видели там удивительные вещи. Мы уже убедились, что профессор Антей обладал замечательной разносторонностью, но главная его деятельность протекала в области изучения жизни растений. Я боюсь, что это определение очень мало выражает сущность его работ. То было не простое изучение и наблюдение явлений. То было глубочайшее проникновение в самые затаенные уголки органической жизни, остроумнейшее сочетание всевозможных родов воздействия на законы, управляющие ростом и развитием живой материи.
Я мало выносил из тех объяснений, которые давал старый ученый, обращаясь больше к профессору Фарбенмейстеру. На меня, как профана, сильнее всего действовали некоторые из тех поразительных результатов, которых удалось добиться нашему хозяину.
В лабиринте стеклянных баллонов и колпаков, соединенных между собою безнадежно запутанной сетью трубок и проводов, находились растения самой причудливой формы, созданные гением и настойчивостью профессора Антея. Выяснив до мельчайших подробностей законы роста и развития некоторых представителей растительного мира, он, подобно Лутеру Бербанку, известному американскому садоводу моего времени, и другим смелым экспериментаторам, шедшим по его следам, нашел способы в необычайной степени воздействовать на изменение формы и качества растений.
Путем скрещивания различных видов растений, под действием химических, световых электромагнитных агентов, ему удалось получить совершенно новые виды. Я видел голубые розы и бархатные черные тюльпаны, какие-то странные бледные цветы величиной с блюдце, все время менявшие свою окраску, — толстые, изогнутые когтистые листья на коротком синем стволе, жадно хватавшие подносимых к ним насекомых и маленьких птиц, — длинные, золотистые плоды с пульсирующей кожей, — фрукты и овощи чудовищной величины. Неизвестные мне ароматы, непривычные сочетания красок в цветах, поражали и опьяняли меня.