Сейчас, обратившись ко мне с этим вопросом, он усиленно попыхивал папироской и я мог при слабых ее вспышках рассмотреть кончик острого носа, серые, странно поблескивавшие глаза и узкую бородку клином…
Мы разговорились.
— Значит, вы едете из самого, так сказать, центра Кавказа, — оживился мой спутник, — любопытно, весьма любопытно! Дивный край. Богатый край! И по всей Белой Арагве проехали? А в долине речки, — он упомянул какое-то незнакомое название — были?
— Нет, — отвечал я, — наша партия дошла лишь до Архотского перевала — а вам откуда эти края знакомы?
— Господи! Мне ли их не знать! Да ведь я по Кавказу нет места, где бы не исходил. Где только ни приходилось бывать, а эти места, что изволили назвать, так мне и сугубо памятны будут…
— Что же, вы это по службе, или так, по своей охоте, по Кавказу путешествовали?
— Как сказать, — отвечал мой спутник, — сперва-то и не по службе, и не по воле, а по распоряжению свыше, — ведь я из административно-ссыльных… Хоть в студентах не был, — а довелось претерпеть… Сам-то я москвич прирожденный. Да-с, двадцать лет прожил я в этом краю. Когда папенька мой умерли, мне уже срок вышел и мог я снова на прежнее жительство вернуться. А тогда я уже и сам не захотел… В детстве, знаете, я кроме Воробьевых гор, да Яузы с Москвой-рекой, ничего не видывал, а тут Казбек и Эльбрус верхи в небо уводят, — Терек, как котел кипящий, тихая Кубань — весной берегов не видно… Красота несказанная… Котомочку с бельем да парой сапог — на плечи, карту, деньжат малую толику прихватишь — и айда с весны в горы… Помню восход солнечный на Казбеке. Впервые видел тогда…
Дни были на редкость и ясные, и тихие. Переночевали мы под скалами, под утро промерзать стали, прыгаем, греемся — кругом темень еще, да какая-то особенная, горная темень. В ней, знаете, глубина чувствуется… Потом точно кто на востоке пальцем по небу светлую полосу протер, — стали помаленьку горные вершинки обозначаться, а там и солнышко краем выглянуло. Оглянулся я назад, на запад, — и испугался. К западу еще темень в долинах и вершины еще розоветь не начали, — и вижу это — одна, что поближе, вспыхнула, другая подальше зажглась, а там еще и еще дальше, — ровно кто с гор покрывало к западу тянет… И тень ночная прямо на глазах к западу убегает… Вот тут-то я и сообразил: — да ведь это земля вертится — и оттого и тень убегает! Понял и жуть меня взяла: значит, это и я, и мои товарищи, и горы, и Кавказ весь — как пылинки на колесе вертимся и в бездны несемся… Сел я и глаза зажмурил. Товарищи рядом стоят и от восторга ахают. А мне страшно делается. Ну, потом-то попривык…
— Да, молодой человек, — другой такой страны, как Кавказ, и в мире нет… — Мой спутник вздохнул и глубоко затянулся папиросой…
Я в то время сам переживал полосу увлечения Кавказом, да и трудно было не поддаться его очарованию, проведя полгода в диких и величественных ущельях верховьев Черной и Белой Арагвы…
Как будущий инженер, я, конечно, не мог не интересоваться неисчислимыми богатствами, скрытыми еще в неизведанных недрах Кавказа, и в дальнейшей беседе поделился с случайным спутником своими мыслями по этому поводу.
Мой сосед даже и курить бросил…
— Истинная правда! Истинная правда! Вот уж можно сказать — чего хочешь, того и просишь. Чего только там нет! И знаете, — его голос перешел в тихий шепот, — поискать, так и золото в горах найдется…
Я выразил некоторое сомнение…
— Не скажите, не скажите, — запротестовал мой спутник, — это я не от себя говорю, это многие тамошние жители подтверждают. Я сам у одного князька около Мцхета на часовой цепочке самородок золота в орех лесной видел-с. Своими глазами видел, и князь говорил, что у пастуха купил, а тот будто в ручье нашел… Да что золото! Золото на Урале моют, и в Сибири его сколько хочешь. Золото — ерунда!..
Я не мог не улыбнуться философии моего спутника, глядя на его изрядно потертое пальто.
— Там не только золото, — а кое-что во сто раз поценнее будет, — загадочно протянул он.
— Что же это? бриллианты вы там нашли, что ли? — пошутил я.
— Нет, не бриллианты, подымайте-ка повыше! — Мой сосед нагнулся ко мне совсем близко и в полутьме я видел, как возбужденно блестели его глаза, — радий, да-с, самый настоящий радий, вот что сокрыто под этими скалами и пропастями…
— Радий? — недоуменно протянул я, сбитый с толку, так как до того времени не слыхал о нахождении на Кавказе этого полуволшебного и бесценного элемента.
— Что, молодой человек, удивлены? Спать еще не хотите? Нет? Ну, так вот послушайте историю, которую я вам расскажу про этот самый радий, через который я теперь навек покой и здоровье потерял…
Надо вам сказать, что за свои странствия по Кавказу немало я всякого народа перевидал. А уж чего наслышаться довелось, — так на несколько книг хватило, ежели б записать…
И вот пришлось мне как то в Тифлис зайти. Преотличный город, — так сказать, столица Кавказа и средоточие умственности. А попасть мне туда пришлось вот по какой причине. В странствиях своих по среднему Кавказу, неподалеку от тех мест, где вы летом планы снимали, заприметил я одно местечко, где скалу точно ножом наискось срезало, и на срезе том жилочки потемнее бегут, а в них блесточки и крапинки… А надо вам сказать, что в хождениях своих стал я не только на игру теней да на небесные красоты, а и к грешной земле приглядываться… Кое-какие книжечки прочел о разных минералах и о том, как их распознавать, — ну и о прочем таком. А чего не понимал, — умных людей спрашивал.
Вот и тот раз в большое меня эти прожилки сомнение привели… Отколол я несколько кусочков, прихватил их с собой и прямо к своему приятелю, к Ивану Гавриловичу, физику: он в мужской гимназии преподавал и, мне подобно, таким же любителем Кавказского края был… Вечная ему память… Компанейский и большого ума человек был.
Прихожу к нему, а он меня смешком встречает, — любил покойник пошутить, — появился, говорит, наш Агасфер Кавказский! Так это он меня за мое неустанное хождение называл. Опять, поди, где-нибудь очередное чудо природы открыл…
Расцеловался я с ним, с год мы тогда, почитай, не виделись, усадил он меня, ночевать оставил. Я ему о своих приключениях поведай и напоследок эти самые камешки ему показываю. Дескать, не золото ли это поблескивает? Посмотрел он, в руках повертел, задумался.
— Ладно, — говорит, — завтра увидим…
Пошел утром в свой кабинет при гимназии, к обеду приходит серьезный такой, мои камешки из кармана вынимает и мне подает…
— Ну, — говорит, — Никеша, иди и служи молебен своему святому — посчастливило тебе…
— Неужто, Иван Гаврилович, золото там есть? — спрашиваю.
— Что золото! Есть и золото, а есть кое-что и почище…
И рассказал он мне, какой он замечательный минерал в моих камешках обнаружил… Вещество это, — говорит, — элемент радий, так он называется по-ученому, открыли недавно и сейчас он до крайности редко и непомногу на земле встречается. И про свойства его чудесные, про лучи замечательные, что насквозь всякий предмет проходят, и про качества его — когда лечебные, а когда вредительные, и про то, как этот радий разыскивается и сколь выше всяческих бриллиантов ценится, — про все рассказал… Большой учености был человек…
— Это, брат, — говорит, — такое ты открытие сделал, что и славу, и деньги большие получишь. Агасфер теперь, — смеется, — Крезом станет!
— Я ему и говорю: — Иван Гаврилыч, не первый год мы с тобой знакомы, знаю, что ты за человек. Если и вправду там радий этот найдется, так мне одному с таким делом не справиться… За деньгами я не гоняюсь, но и от денег не бегаю, — кто себе враг, — давай-ка мы с тобой, Иван Гаврилыч, вдвоем за это дело примемся. Ты человек ученый и что для чего надобно лучше меня обмозгуешь… На том и порешили… Ну, вот-с, дня через три собрались мы с Иваном Гаврилычем на то место поехать, где я свои образцы достал. Занятий в то время в гимназии не производилось и приятель мой с утра до вечера по городу ездил, все что-то закупал да дома увертывал, да в пакеты увязывал.
— Куда, — говорю, — столько? — Неужто с собой все брать! Местами придется чуть не окарачь ползти, — а тут еще багажу столько.