В 1735 году крепость Кобдо перенесли на реку Баянту, а на правом берегу реки Кобдо достаточный кусок земли был предназначен под возделывание хлебных зерновых, для чего использовались 400 семей монголов-халхасов и 100 китайцев, призванных на военную службу. Почти одновременно, в небольшом отдалении от крепости, начал образовываться торговый город (маймачен).
Спустя 31 год после перенесения крепости на Баянту в Кобдо было учреждено Управление по делам дербетов, олетов, мингитов и других племён, живущих в округе Кобдо, и почти в то же самое время находящиеся в крепости китайские войска были возвращены назад за Большую Стену. Только во время восстания Дунган (1869–1872 гг.) сюда были стянуты серьёзные военные силы, но крепость и маймачен сильно пострадали, потому что повстанцы уничтожили ряд домов администрации и разрушили и разграбили почти весь маймачен.
После подавления восстания Кобдо разросся достаточно обширно, тем более что рядом с китайцами здесь осело достаточное количество российских купцов. Но в 1912 г., во время отделения северной Монголии от Китая, Кобдо пережил тревожные дни и был захвачен монгольскими войсками, организованными Джа-ламой[15], а руководимые Сурун-гуном. Победоносный монгольский отряд уничтожил тогда почти все китайские магазины, а китайцы в количестве около тысячи, из которых погибли почти сто человек, должны были покинуть Монголию. Однако подобно, как и в Улангоме, вернулись они сюда, воспользовавшись Первой мировой войной, и снова начали ростовщическую торговлю. Крепость имела теперь такой сильный гарнизон, что часть его выслали в Урянхай, где он исполнял службу при комиссаре Ян-Чу-Чао.
Когда в 1921 г. начались волнения в восточной Монголии, китайский амбань в Кобдо коварно старался внести некоторые раздоры между российскими купцами и наплывающими в Монголию из России беглецами. Китайские солдаты, поощрённые, по-видимому, своими начальниками, становились просто агрессивными, пока, наконец, однажды ночью не устроили погром европейцев. Несколько россиян были убиты, остальные, оставив имущество на произвол судьбы, убежали в одном белье (это произошло зимой) в отряд есаула Кайгородова на Улан-даба.
Кайгородов тотчас же двинулся на Кобдо и вскоре захватил его, но большая часть китайских войск вместе с амбанем сумела бежать в сторону Улан-даба. Бегство происходило так быстро, что Кайгородов завладел только частью каравана, увозящего награбленное имущество россиян.
Кобдо, во время моего пребывания там, представлял собой настоящие руины. На улицах были видны следы недавних боёв; много домов превратились в развалины, а в степи валялись трупы, наполовину обгрызенные собаками и волками. В городе и крепости крутилось множество вооружённых солдат, не было также недостатка в монголах обоего пола.
Кайгородов занимал со своим штабом дом амбаня, здесь же определили мне квартиру. Есаул Кайгородов был типичным сыном Алтайских гор: монгольские черты лица, скошенные чёрные глаза, смотрящие пронзительно; он был среднего роста, коренастый и ловкий. Как родовитый теленгит, он обладал большим авторитетом среди своих земляков. Будучи ярым противником большевизма, борясь с постоянно распространяющейся в окрестностях Бийска революцией, находил он помощь у теленгитов, благодаря чему счастливо уходил от всяческих засад, которые устраивали на него советские войска. Вытесненный, наконец, в горы, долгое время он отсиживался со своим отрядом, состоящим из отличных стрелков, на Чуйском тракте и здесь громил большевиков вплоть до 1920 г. Окружённый со всех сторон превосходящими неприятельскими силами, не мог он принять открытого боя по причине скудного количества амуниции, таким образом, он со своим отрядом перешёл напрямик через горы и остановился только в границах Монголии. Достойным помощником есаула был поручик Смолянников, известный в отряде, благодаря необычайной смелости и предприимчивости.
Кайгородов охотно согласился на взаимодействие с отрядом, стоящим в Улангоме, обещая тотчас же подготовить соответствующие письма капитану Попову.
Я был уже готов к дальнейшей дороге, когда из Улясутая прибыл гонец, привёзший письма от генерала, барона Унгерна. В этих письмах генерал сообщал о захвате Урги, провозглашении Монголии независимым государством, а Богдо-гегена — императором, он также поручал Кайгородову вести мобилизацию россиян, пребывающих на территорию округа Кобдо, и формирование отрядов. Со своей стороны Унгерн обещал всяческую помощь, а также прислал в Кобдо пушку со значительным запасом амуниции.
15
Дамба-джанцын-лама, прозванный Джа-лама, астраханский калмык; появился в Монголии в 1886–1890 гг., пропагандируя независимость Монголии. Был многократно схвачен китайцами и всегда умел избежать угрожающей ему смерти, исчезал на некоторое время и снова появлялся, пробуждая в монголах желание сбросить китайское ярмо. Необычайная популярность Джа-ламы среди монголов объяснялась молвой, что он является воплощением народного героя Амурсаны, который в 1750–1760 гг. боролся за независимость Монголии от китайцев.