Во время моего пребывания в Урге, на китайском кладбище лежали несколько десятков ящиков, содержащих жертв войны, которые, наверное, долго должны были ожидать тысячекилометрового путешествия через степи до границ «Срединного Царства».
Иначе выглядит монгольское кладбище.
Им является достаточно большое ущелье, удалённое от города, широкое, окружённое холмами, где в ямах и пещерах обитают псы-грабители. Вся поверхность ущелья завалена тысячами человеческих костей, черепов и различными вещами, сложенными там вместе с умершими. Как уже прежде я вспоминал, монголы не закапывают умерших, а выбрасывают их в степь, однако в Урге, очень многочисленном сосредоточении людей, такая вещь была бы невозможной из-за частых смертей, и нельзя было бы воспользоваться вышеупомянутым ущельем. Когда только немного отдаляются те, что отвозят покойника, сразу же из ям и пещер выскакивает стая полудиких псов-грабителей, и труп тотчас же бывает разорван на части и сожран.
На юге от Урги, на расстоянии трёх километров от города, на другом берегу Толы, находятся два дворца Богдо-гегена, несколько больших храмов, а также полно юрт и домов, занимаемых свитой гегена. К дворцам ведёт длинный деревянный мост, переброшенный через Толу, текущую здесь несколькими широкими руслами. На берегу реки со стороны города виднеются почерневшие развалины старой китайской крепости, несколько ближе — красивый дворец одного из монгольских магнатов.
Урга, перед покорением её Унгерном, выглядела, с точки зрения чистоты, строго отрицательно. На улицах, полных пыли, лежали кучи мусора, дохлые собаки, человеческий кал (подобно как в Улясутае, монголы и в Урге на самых людных улицах и площадях «садились на корточках»), а во время дождей были там озёра, полные вязкой грязи и омерзительно пахнущие.
Унгерн полностью изменил это состояние: исчезли груды мусора, подметали и поливали улицы, капризная до сих пор электростанция начала работать должным образом, решая проблему освещения улиц. Видны были утром и вечером сотни китайцев и монголов, занятых очисткой города: всяческие отбросы на улице сурово наказывались. Была запущена в работу радиостанция, проведены телефонные сети. Город освободился от нечистот и грязи, засиял порядком и чистотой.
Урга в полной мере отвечала своему названию: Да-хурэ (Большой Монастырь).
Является этот город действительно самым большим скоплением лам в Монголии. Согласно подсчётов, в Урге находятся около двух тысяч лам в двух монастырях: Да-хурэ и Гандане; в 1921 г. было их, наверное, значительно больше. На улицах Куреня и Гандана, в российской фактории, на базарах и около резиденции Богдо-гегена постоянно встречаются жёлтые и красные тэрлики духовенства, мелькают среди толпы паломников стриженые головы и высокие ритуальные шапки. Духовных сановников сопровождает свита из лам менее значительных степеней, масса хувараков и банди скитаются из угла в угол по базарам и магазинам. Толпы паломников устремляются в храмы, к прорицателям и лекарям.
Удивительно выглядит этот город! Какая-то мешанина Востока с Западом. Здесь раскрывают свои объятия богато украшенные резьбой китайские духи храмов, там огромный храм Ариабао в серьёзном тибетском стиле, белеют полукруглые юрты, возле тёмных зданий, крытых жестью, сияют куполовидные крыши храма Майдари и Бурун-ургу, а на восток от них — остроконечные мачты радиостанции и русская церковь. На улицах можно увидеть едущих на лошадях монголов в цветных тэрликах, монголок с фантастическими причёсками, увешанных серебром, в богатых костюмах, обшитых золотом, испачканных бараньим жиром, а рядом пролетает с громким воем серены и глухим ворчанием мотора автомобиль, ловко минуя длинный караван верблюдов, чуть колышущихся под тяжестью вьюков. Через торговую площадь неторопливо, с песней тянется отряд казаков, а за ними на маленьких приземистых кониках — сотня отлично обученных монголов, одетых в однообразные голубые тэрлики. Толпа бежит смотреть на это зрелище, а среди этой толпы видны монголы, высокие широкоплечие тибетцы, надменные лица чахаров, хитрые смуглые лица сартов, бородатых россиян, бурят, всяческие расы, народности и племена, разнящиеся чертами лиц, одеждой, речью или же только отменным способом сидения в седле.
XXVIII. У БОГДО-ГЕГЕНА — ВОЗВРАЩЕНИЕ В ВАН-ХУРЭ
Мои дела в Урге не требовали много времени, поэтому уже на другой день я поехал во дворец Богдо-гегена, которому должен был отдать письма.
По дороге, ведущей к резиденции «Бога», проходила толпа паломников, каждый хотел дотронуться до шнура, окружающего дворец. Монголы верят, что конец шнура держит в своей руке Богдо-геген и этим путём посылает им благословение, поэтому прикосновение к этому шнуру является аналогичным прикосновению самого гегена. Среди паломников крутятся дежурные ламы, раздавая за оплату красные лоскуты материи, знак совершённого паломничества, или же продают длинные полосы бумаги, исписанные молитвами. Эти бумаги позднее наклеиваются на барабаны молитвенных мельниц.
Богдо-геген, глава ламаизма в Монголии, был 23 реинкарнацией (перевоплощением) тибетского Таранаты вообще и восьмой, живущей в Монголии. Он родился в Тибете в 1870 г. и как пятилетний мальчик, после получения посвящений от Далай-ламы в Тибете, был привезён в Ургу. Официальный титул Богдо-гегена звучит так: Шаджин-Тэру-Хабсын-Барикчи-Нари-Богдо-хан.
Богдо-геген сыграл в политической жизни Монголии очень важную роль, потому что как человек больших честолюбивых устремлений он сильно хотел добиться независимости страны, доставляя много беспокойства Пекинскому правительству. Жизнь его как духовной особы, не шла совершенно в соответствии с догматами религии.
Богдо-геген напивался алкоголем до потери сознания, вёл распутную жизнь, даже, наконец, наперекор религии, предписывающей монахам безбрачие, женился.
Вследствие гулящей жизни он утратил зрение, и тогда ламы поставили это прекрасное святилище Ариабало, как жертву, имеющую цель вернуть зрение «Богу».
Два дворца Богдо-гегена, на реке Тола и в главном монастыре в Курене, были скоплением всевозможных вещей. Занимаясь какое-то время фотографией, он выписывал фотоаппараты разной величины, потом увлёкся граммофонами, аристонами, чтобы через некоторое время заняться хирургией и т. п. Это был человек беспокойный, со слабым характером, «водимый за нос» женой и придворной кликой, которая под боком у владыки могла безнаказанно набивать карманы и занимать самые лучшие должности. Власть Богдо-гегена была так велика, что он мог менять министров по своей воле, решать самые важные вопросы без участия министров — словом, он имел неограниченную власть.
Монгольское население чтило в нём исполнительную власть, но во сто крат более — воплощение «Бога».
Я вышел из дворца хана Монголии, одаренный талисманом в форме яйца, на котором было выгравировано имя Богдо-гегена, и вернулся на квартиру. Беспокойство, вызванное вестями о приближающихся к столице большевистских войсках, усиливалось всё более.
Многие россияне паковали свои вещи, забирали самое ценное и украдкой исчезали из города. Монголы собирались толпами, обсуждали что-то, приставали к каждому военному, лихорадочно спрашивая, вернётся ли дзянь-дзюнь Унгерн защищать столицу.
Я ужинал с группой офицеров, когда внезапно в комнату влетел комендант города, всемогущий Сипайлов.
Тотчас же умолкли разговоры, и каждый беспокойно обернулся, но Сипайлов не занял место за столом, а объявил каким-то неуверенным голосом, что получил приказ Унгерна тотчас выехать в Ван-хурэ. Я опустил глаза, чтобы полковник не увидел моего удивления, потому что я знал, что генерал должен был послать в Ургу приказ о наказании коменданта повешением. Каким образом произошла эта внезапная смена распоряжений? Только после ухода полковника наш разговор продолжился дальше, одни надеялись, что Унгерн придёт на помощь столице, другие советовали бежать.