И не пожалел генерал для этого сил. Пристально наблюдая за Горновым, он не упускал ни одного промаха Михаила, поправлял, советовал, а где надо — и одергивал, особенно за горячность.
Как-то по весне, возвращаясь ночью из разведотдела армии, Горновой по пути заскочил на дивизионные склады.
— Слушай, интендант, — обратился он к дивизионному интенданту, — голоден, как волк. С утра не было росинки во рту. Будь другом, дай поесть.
— Тут тебе что, богодельня? Каждый грамм на учете, — брюзгливо отозвался тыловик, недовольный тем, что его осмелились потревожить ночью.
Горновому показалось, будто искры посыпались у него из глаз.
— Ах ты жмот! — вскричал Горновой и схватил интенданта за грудки.
О выходке Горнового доложили комдиву. Тот возмутился:
— Ты что это себе позволяешь? — строго спросил генерал, вызвав к себе разведчика. — Смотри, повторится подобное — всыплю по первое число, не посчитаюсь ни с какими заслугами.
Вскоре произошло событие, которое могло круто изменить судьбу Михаила, если бы не комиссар дивизии.
Будучи старшим на НП комдива, Горновой заметил, что противник средь бела дня начал устанавливать проволочные заграждения перед своим передним краем.
— Этого я вам, гадам, не позволю, — возмутился он и от имени комдива приказал артиллеристам открыть огонь, хотя знал, что каждый снаряд на учете и без разрешении генерала не может быть произведен ни один выстрел.
За самовольство комдив наказал разведчика, а на партсобрании коммунистов штаба стоял вопрос об исключении его из кандидатов партии за грубое нарушение приказа из-за допущенной невыдержанности. Горновой признал свои ошибки, но коммунисты были непреклонны.
— Поверим ему, — сказал комиссар. — В последний раз.
После этого Горновой ходил как в воду опущенный.
Больше всего тревожило равнодушное отношение к нему комдива, который делал вид, что разведчик ему не нужен и что можно обойтись без него. Но однажды, правда, еще с холодком в голосе, сказал:
— Запомни. На тебя надеюсь, потому и спрашивать буду особенно строго. «Язык» нужен. Данные уточнить. Враг нацелился на Воронеж. А сколько сил оставил перед фронтом дивизии, сколько снял и перебросил, толком не знаем. Вдруг перед нами слабое прикрытие осталось, а мы, вместо того, чтобы ударить, сидим? Ударим — заставим противника воздержаться от ввода резервов на главном направлении, а захватив хотя бы первым эшелоном дивизии высоты, создадим выгодные условия для последующего перехода в наступление.
— Полагаю, для выяснения обстановки надо побывать в расположении противника, — сказал Горновой.
— Как ты себе представляешь вылазку в тыл противника? — спросил комдив.
— Все обдумано, товарищ генерал. Возьму с собой разведчика-артиллериста, переоденемся в солдатское обмундирование и с наступлением темноты — в речку. Ее глубина всего до метра, а чтобы пройти опасную зону под водой, наденем противогазы с удлиненными гофрированными трубками. Через час окажемся в тылу. Понаблюдаем день-другой, и все станет ясно. А может, на обратном пути пленного прихватим.
— Прихватим… Как легко у тебя все, Горновой, — поморщился находившийся здесь же начальник штаба.
— Риск немалый, — заметил комдив. — Да на войне не обойтись без него! И все же не хочется тебя пускать. Может, кого другого?
— Незаменимых людей нет. Но смену надо готовить. А это значит, время терять.
…Горновой задержался в тылу противника на сутки дольше, чем намечалось, но задание выполнил.
Командарм прикатил в дивизию чуть свет. Козырек кверху, лицо довольное.
— Где раскопал такого хлопца? — спросил он у комдива, бросив взгляд на подходившего разведчика.
— Из пограничников.
Все сведения Горновой нанес на карту. Когда пришел к генералу подписать донесение, тот сказал:
— Отоспаться тебе надо. Почернел весь.
Несмотря на усталость, уснуть Михаил не мог. Вытянувшись на свежем сене в землянке, задумался: «Где ты, Люся, что с тобой? Хоть бы весточку получить всего в два слова — жива, мол, целую».
Прошло с десяток дней после возвращения разведчиков из тыла, а обстановка потребовала уточнения сведений: воздушная разведка докладывала о начавшихся в глубине обороны противника передвижениях войск.
На разных участках в полосе дивизии провели один за другим три поиска, потеряли восемь разведчиков, а захватили всего одного «языка», от которого услышать ничего вразумительного не удалось.