Подполковник Овечкин, все еще исполнявший обязанности комдива, к ранению командира полка отнесся безразлично.
— Вот до чего довело лихачество, — брюзжал он.
Эвакуироваться в медсанбат Горновой категорически отказался:
— Нечего там делать. Поваляюсь недельку у себя в медпункте, и хватит.
Но передвигаться, да и то с большим трудом, смог лишь в начале третьей недели. Прослышав, что из госпиталя возвратился генерал Костылев и что войска готовятся к наступлению, поднялся и, налегая на палку, отправился на КП дивизии. Комдив встретил его холодно, спросил, едва поздоровавшись:
— Как такое могло случиться? Ничего подобного от тебя не ожидал. Горновой — обманщик!
— Не понимаю, товарищ генерал, в чем дело.
— Вот разыскали твое боевое донесение. — Костылев резко подвинул два лежавших перед ним исписанных листка. — Полюбуйся.
Горновой поспешно взял их, прочитал когда-то самим написанные слова: «Овладел селом Осокино и вышел к речке Сошке». Но почему они подчеркнуты?
— Не пойму, товарищ генерал, в чем криминал?
— В брехне! — ответил Костылев.
— Товарищ генерал! Тут какое-то недоразумение. В донесении ни убавлено, ни прибавлено ни одного метра. Мало того, сейчас положение полка улучшилось: мы захватили высоту Плоскую, а в хуторе Хоркове противник удерживает всего два крайних дома.
— Какой хутор? — удивился Костылев.
— Хорков. — Горновой наклонился к развернутой на столе карте комдива и, выхватив из планшета красный карандаш, ткнул им в точку на карте. — Вот. Он удален от Осокина чуть ли не на километр.
Костылев потеплел:
— И правда — хутор. А я поверил Овечкину. Оказывается, все не так. Извини, брат. А теперь давай подумаем, сумеет ли полк удержать высоту, если противник пойдет на нее. Она очень нужна нам, эта высота. Чем помочь тебе?
— Противотанковой артиллерии хотя бы дивизион да заградительного огня погуще.
— Артиллерией поддержу. Все отдам, чем располагаю. Ну а с Овечкиным особый разговор будет.
Опасения по поводу высоты, взятой полком Горнового, оказались не напрасными. Противник готовился к ее захвату — сосредоточивал артиллерию, вел пристрелку; когда позволяла погода, над высотой появлялись вражеские самолеты разведчики. Больше того, в последние дни противник начал поднимать недалеко от своего переднего края аэростаты наблюдения. По ночам в его расположении отмечался шум танковых двигателей.
Естественно, действия противника всесторонне оценивались и подвергались тщательному анализу. Даже командарм был в курсе тех событий.
— Кровь из носа, а высоту мы обязаны удержать. Она вон как раскрыла нам глаза, — сказал комдив, наблюдая в стереотрубу с НП Горнового за расположением противника.
— Удержим, товарищ генерал, — отозвался Михаил. — Как стемнеет, закончим постановку противотанковых мин перед всем передним краем.
— Вон ту лощину, — кивнул генерал влево, — перекройте поглубже: выводит в тыл.
— Имеем в виду и ее. Получили тридцать пакетов МЭП [3]. Ими тоже перекроем лощину. Нацелим сорокапятки, пристреляем пулеметами.
— Правильно, — одобрительно усмехнулся комдив. — Как-то показывали нам в штабе армии, что за штука МЭП. Пустили через него танк, так что ты думаешь? Так намотал на гусеницы, что потом танкисты, разрубая, три дня чертыхались.
Особенно много было сделано для укрытия личного состава и организации системы огня. Комдив подчинил полку свой саперный батальон, который в течение недели, работая в основном ночами, оборудовал несколько командно-наблюдательных пунктов и убежища для всех стрелковых взводов, державших оборону непосредственно на переднем крае.
В начале апреля, в ясный, безоблачный день, Горновой услышал гул моторов. К высоте приближалось десятка три бомбардировщиков. «Вот оно! Началось», — подумал он и только успел подать команду «Воздух», как самолеты пошли на разворот. Выстроившись в круг, начали сбрасывать на высоту смертоносный груз. Земля судорожно вздрогнула, а спустя несколько минут оборону полка затянуло толовой гарью и пылью. Две бомбы разорвались у полкового НП. Послышались крики о помощи, по ходам сообщения понесли раненых. Вслед за бомбовыми ударами начался артиллерийский обстрел. Горновой почувствовал, как тугая волна опалила его лицо. Ударившись о противоположную стенку окопа, он свалился с ног. Задыхался от гари, заполнившей окоп, испытывал адскую боль в ушах и мучительную тошноту. Разрывы снарядов казались глухими, словно удары в пустую бочку. Какой-то миг Горновому представлялось, что его голова попала под колесо тяжело груженной машины и скоро будет раздавлена, но в следующую минуту перед глазами мелькнул яркий огонь. Михаил вспомнил, что вокруг рвутся снаряды, что высота, обороняемая его полком, стонет под ударами вражеских бомб и снарядов. Вонзаясь немеющими пальцами в скользкую стенку окопа, он поднялся и, еле удерживаясь на ногах, увидел в дыму полыхавшие черно-бурым пламенем несколько вражеских танков.