— В яму его!
Паренька засыпали по шею землей, вся в ссадинах голова его безжизненно откинулась назад. Демид, толкнув в бок Федьку, гаркнул:
— Теперь заговорит! Откапывай!
«За что они его так? За что? Звери!» — твердил Миша, удаляясь от страшного места. Он смекнул: рыжий звереныш — тот самый Курт, с которым он подрался еще весной из-за щенка, не дав садисту задушить несчастного.
К вечеру кулаки распустили слух, что пойманный парень со своими дружками похитил у Мунтяна нетель, зарезал ее в овраге, а шкуру в землю зарыл.
— Брехня! — сказал Ваня. — У Мунтяна во дворе такие псы — разорвут в клочья.
Кулацкая верхушка принимала меры для изоляции хуторской молодежи от проникновения в ее среду идей партии. Их целью было скомпрометировать и само слово «комсомол». Вот и выбрали жертву — дальнего родственника чабана, убогого, беззащитного сироту. А началось с того, что к Демиду обратился старый Мунтян, проживавший с внучкой Клашкой, девушкой рослой, энергичной, с пышными льняными волосами и большими голубыми, как безоблачное небо, глазами.
— Что стряслось? — не поднимая голову, спросил Демид.
— Беда навалилась. Клашка снюхалась с комсомолой. Надумала бежать в Голованово. Открывают там какую-то школу. Вчерась говорит: «Не пустишь — убегу. Не хочу оставаться дурой на всю жизнь!» И не одна она, да. Тянутся за ней другие.
— Другие?! — с гневом спросил Демид, а про себя подумал: «Не хочет ли этот хрыч намекнуть, что и мой Федька с ними, поскольку прицепился к этой Клашке репейником? Не выйдет!»
Ничего путного не посоветовал Демид, только буркнул:
— Завтра приходи. Дай помозговать.
Всю ночь не спал, думал: «Вот как получается. Наступает Советская власть на горло, и эта комсомолия с нею. Но Федьку не дам».
А Мунтяну, пришедшему на второй день, заявил:
— Не хочешь губить внучку — не жадничай. Отдай телушку. Понадобится. — И Демид открыл свою задумку. — Ты живешь рядом с чабаном, вот и следи. Как только появится юродивый — дай знать.
— Как же так, телушку! — возразил старик. — Она племенная. Да и почему должен отдуваться я один?
— Тогда ищи других советчиков.
— Не горячись, Демид, бери телушку. Очень девку жаль. С трех месяцев осталась без матери. Померла та, а вскоре и батько… сложил голову. Помнишь, матросы подняли бунт? Был среди них и мой Яков.
— Как не помнить? А что твоя девка выкидывает всякие кренделя, так это не случайно. Яблоко от яблони недалеко падает. Вот и утихомирим, покажем, какому богу она молится.
В ближайшие дни Демид столковался с Андроном и Францем Штахелем, рассказал о задуманном и Федьке. Заставил его поклясться на кресте, чтобы тайну хранил. Как только паренек появился у чабана, телушку в ту же ночь забили, мясо зарыли в балке далеко от хутора, а шкуру выбросили в овраг рядом с землянкой чабана Дрозда. Ее кулаки использовали в качестве «улики» для самосуда над хлопцем, который и комсомольцем-то никогда не был.
Глава 8
К тому времени, когда коротко остриженная Оксана начала поправляться, зачастили секучие осенние дожди. Оставив Варю одну, она отправилась к ребятам, но, изнуренная и плохо одетая, не выдержала, на третий день свалилась, потеряла сознание. Пришла в себя на подпрыгивающей по кочкам повозке. Рядом сидел Беспалый Иван — тот самый хуторянин, который чуть было не сбил ее лошадью, когда шла первый раз к Демиду. Возвращаясь с поля, Иван приметил ее, окруженную плачущими детишками. Подняв больную в повозку, погнал лошадей к своей холостяцкой хате. Там уложил Оксану в постель, укутал кожухом.
— Где я? — чуть слышно спросила она.
— Не волнуйтесь, вы у меня дома.
— А ребята мои?
— В порядке.
На ее просьбу отвезти домой решительно ответил:
— Как можно! Такую больную! Хоть чуточку окрепните, тогда… Вот молочка с хлебом белым покушайте.
— Спасибо вам, Иван… Не знаю по батюшке.
— Терентьевич.
— А меня зовут Оксаной… Вот и познакомились. Теперь прошу отвезти меня. Будьте великодушны.
Иван уговаривал остаться, но Оксана была непреклонна. Укутав больную в тулуп, Иван отвез ее в крохотную сырую комнатушку.
Перед тем как уйти от Оксаны, он, глядя в землю, прошептал: