Устроив старика в кресле-каталке и отправив вместе с медсестрой к лифту, Док торжествующе ухмыляется в мою сторону. Я с трудом сглатываю. Док — хороший человек, но уж слишком привык все решать с помощью медицины. Он не жалует эмоции — любые. Ему нравится, когда все тихо, все под контролем.
Вот почему он так чертовски близок со Старейшиной. Они думают одинаково.
— Так что ты тут делаешь? — спрашивает Док, удостоверившись, что старик в лифте и уже на пути к лечению.
Ковыряю носком ботинка гладкий плиточный пол. Нет, я не собираюсь рассказывать о тайном лифте на четвертом этаже. Я даже сам не уверен, достаточно ли Орион убедил меня, чтобы попробовать отыскать его.
— Просто думал навестить Харли.
Док хмурится.
— Если найдешь его, отправь прямо ко мне. Уже давно пора принимать лекарства, — он бросает взгляд на часы на стойке регистрации. — Кстати, а ты свои принял?
Краснею. Не сказать, чтобы я особенно гордился тем годом, что прожил здесь. На третьем этаже, в Палате. Там лежат психически больные. Наверное, это меня жизнь с фермерами доконала. В детстве все было нормально, но чем дальше, тем острее я чувствовал, как отличаюсь ото всех — мне дела не было до зерна и коров.
(Помню, когда Док впервые прописал мне лекарства, я спросил: можно ли мне оставаться Старшим? В конце концов, это психическое расстройство! Целый год в Палате! Я уже был готов от всего отказаться, но Док со Старейшиной не позволили.)
— Утром принял, — пробормотал я. Лицо у меня пылало. Надеюсь, сестра за стойкой не слышала — что подумают о вожде, который сидит на лекарствах для психов?
Док вглядывается в меня.
— Все в порядке?
Звезды оказались фальшивыми, на корабле, видимо, есть тайный уровень, а Орион похож на меня сильнее, чем я готов признать, но да, все в порядке, потому что если Док решит, что что-то не в порядке, он просто даст мне еще таблеток. Киваю головой.
Кажется, Дока это не убеждает.
— Я знаю, тебе трудно. Ты другой.
— Не такой уж и другой.
— Другой, и сам это знаешь.
Пожимаю плечами. Лифт возвращается в фойе, и, к счастью, Док позволяет мне сбежать от разговора в пустую кабину.
Войдя внутрь, я поднимаю руку к круглой кнопке четвертого этажа, но потом все же нажимаю на третий. Прежде чем приниматься за поиски таинственного второго лифта, наверное, надо бы проведать Харли, раз он до сих пор не принял лекарства.
Настроение поднимается вместе с лифтом. Если забыть о Доке, Палата — мое любимое место на корабле. Здесь все мои друзья. Лифт чуть трясется, останавливаясь, и мягко открывшиеся двери пропускают меня в комнату для отдыха на третьем этаже. Я улыбаюсь так широко, что щеки болят. Хоть в Палате и живет полно психов, нигде больше я не чувствую себя дома.
На рукав капает краска. Поднимаю взгляд Харли, который, размахивая кистью, сражается с холстом. Место, где он сидит, окружено кольцом красных и синих брызг.
— Харли, привет. Тебя Док ищет.
— Не до него сейчас… — Бросает на меня взгляд. — Сорок девять, двести шестьдесят четыре. — И, снова повернувшись к холсту, атакует его кистью. Криво ухмыляюсь. Харли всегда точно знает, когда корабль прибудет на место назначения. Большинство здесь — в Палате я имею в виду — следят за этим сроком, но если спросить Харли, я уверен, он выдаст не только точное количество лет (сорок девять) и дней (двести шестьдесят четыре), оставшихся до посадки, но даже минут и секунд.
Уворачиваясь от разлетающейся во все стороны краски, я подбираюсь поближе, чтобы заглянуть ему через плечо. В ярко-синем море плавает золотая рыбка, но блеск рыбьей чешуи сливается с искрящейся водой, словно рыба становится водой, а вода переходит в рыбу. Харли использовал удивительные цвета — никто другой не додумался бы до такого. Глаза у рыбы ярко-зеленые, почти желтые, словно нефрит, смешанный с золотом. Чешуя сияет так же ярко, но каждая чешуйка обведена по краям кроваво-красным, который, казалось бы, должен диссонировать с более светлыми красками, но на деле выходит наоборот. Красный делает их более живыми, и появляется ощущение, что вода вот-вот прольется с холста, а рыба поплывет мимо наших колен.
— Мне нравится, — признаюсь я после долгого молчания. — Правда. Офигительно.
Харли что-то мычит в ответ. Когда на него находит стих, говорить с ним бесполезно. Даже когда Док найдет его — а он найдет, — придется попотеть, чтобы заставить Харли принять лекарства.