Я не выдам Ориона. Он не виноват, что я попался.
Док напряженно думает — вид у него отсутствующий.
— Так все-таки, — повторяю я, снова глядя на нее. — Кто это?
Док проходит мимо ее стеклянного контейнера к столу у дальней стены и возвращается с пленкой. Запускает программу, вводит код и прикладывает указательный палец к идентификатору личности. Потом что-то набирает одной рукой.
— Номер сорок два, сорок два. Ага. Она из второстепенных.
— Что? — наклоняюсь так, чтобы мое лицо оказалось вровень с ее. Словно кто-то вылил желтые, оранжевые и красные чернила в стакан с водой — вот такие у нее волосы; пряди вьются, водопадом струятся с головы, концы сворачиваются в спирали на дне контейнера, Как может быть второстепенным человек с волосами цвета заката?
— Ее родители, по-видимому, специально запросили для нее место, — продолжает Док, прокручивая файл на пленке. — Они, кажется довольно важные птицы: мать — биоинженер, у отца — серьезный армейский чин. Повезло ей. Не многим второстепенным позволили лететь. Места для груза не так много.
Удивленно моргаю. Она — груз? Второстепенный груз?
— Зачем она здесь? Все они — зачем? Зачем нам нужен целый уровень замороженных людей?
— Об этом, — Док убирает пленку, — ты спросишь Старейшину.
— Как будто его словам можно верить, — шепчу я девушке с закатными волосами. Док не слышит.
Интересно, какого цвета у нее глаза. Сощурившись, разглядываю сквозь лед. Ресницы мне видно — они длинные и рыжевато-желтые… Черт! Я не подозревал даже, что такие ресницы вообще бывают! — но веки плотно запечатаны. Ясно только одно: если кожа у нее белоснежная, волосы огненные, а ресницы — оттенка солнечных лучей, то кто знает, какие цвета могут жить в ее глазах?
— Старший.
Не нужно оборачиваться, чтобы понять, что это сказал Старейшина, но я все же поворачиваюсь к нему лицом, не отрывая ладони от стеклянного контейнера, словно я в силах защитить девушку от его взгляда.
— Как ты сюда попал? — отрывисто спрашивает Старейшина. Он сердится, но я не уверен, что на меня.
Прежде чем я успеваю открыть рот, Док заявляет:
— Должно быть, я оставил дверь незапертой. Медсестра не могла найти одного из пациентов, которым пора было принимать лекарства, я отвлекся и забыл об осторожности.
Ну, это вовсе чепуха. Я ведь знаю, что Док не оставлял дверь на четвертом этаже открытой — он ведь не знал, как я сюда добрался. Но все же во мне шевельнулось уважение: чтобы солгать Старейшине, нужно немало храбрости.
— Идем, — говорит мне Старейшина.
— Я хочу знать, почему она… почему здесь столько замороженных людей. Зачем они? Откуда взялись? Почему она так отличается от нас?
Старейшина обращает свой ледяной взгляд на девушку с закатными волосами. Потом медленно поднимает глаза на меня.
— Она такая, потому что родилась на Сол-Земле. И остальные тоже. А теперь идем.
— Но…
— Идем, — развернувшись, он направляется к лифту. Идет он быстро, и при ходьбе прижимает кулак к бедру раненой ноги.
Я следую за ним, покорно, как всегда.
9
Эми
Но порой мне снятся хорошие сны.
Удивительные сны. Прекрасные. Сны о новом мире.
Я не знаю, каким он будет. Никто не знает. Но в кошмарах новый мир почти не появляется — я почему-то уверена, что он похож на рай.
Ради него не жаль оставить Землю.
Там тепло. Я всегда первым делом замечаю тепло.
Во сне я просыпаюсь, и я дома.
Бабушка на кухне делает блинчики. Она всегда добавляет в тесто немного сиропа, поэтому в кухне уже витает липко-сладкий запах. Он ассоциируется у меня с домом.
Бабушка поднимает на меня глаза и улыбается…
Иногда сон обрывается прямо на этом, потому что снова увидеть бабушку — это слишком уж невероятно…
Она улыбается, и, кажется, все морщинки у нее на лице разглаживаются.
— Идем! — зовет папа. На нем спортивные штаны. Он слегка подпрыгивает на месте, кроссовки скрипят по линолеуму. Сзади подбегает мама в шортах и спортивном топе…
А иногда он обрывается здесь, потому что мама никогда со мной не бегала, мы с папой всегда были вдвоем…
И мы бежим.
Бежим по новому миру, который простирается вокруг. Он всегда прекрасен. Как если взять все самое лучшее с Земли и сделать еще лучше. Песок на пляжах не скользит под кроссовками, а вода не синяя, а золотая. Ветер в тенистых лесах пахнет лимоном и медом, а их необычные пушистые обитатели всегда охотно с нами играют. В пустынях возвышаются скульптуры из песка, из которых льются родники со сладкой, вкусной водой.