— Номер сто. Последний контейнер в ряду, последний замороженный.
Мне это ничего не говорит, но Старейшина ахает. Док понимающе кивает ему.
Голова мертвеца вдруг шевелится, и я испуганно отскакиваю. Но это всего лишь Док тянет за трубки, торчащие у него изо рта. С каждым рывком тело сильно дергается. Жидкость из ящика выплескивается на пол. Я отступаю, но брызги все равно попадают мне на ботинки. Подойдя к столу в конце прохода, я беру в руки пленку Дока и провожу пальцем по краю, чтобы включить ее. Экран загорается. Нажимаю на панель сканера, и на нем появляется: «Степень доступа — Старшая. Полный доступ разрешен». Экран заполняется ярлыками, папками, записями. Мне нужен номер сто, и, после нескольких попыток, я нахожу: вот оно — личное дело мертвеца.
Имя: Уильям Робертсон
Номер: 100
Должность: специалист по командованию
Статус: первостепенен при организации наступления
Предшествующий опыт: американская морская пехота, действительная военная служба в период войны…
Старейшина вырывает пленку у меня из рук. Гасит экран касанием пальца.
— Не отвлекайся, — рычит он, указывая головой в сторону Дока, который наконец-то заканчивает вынимать трубки. Изо рта мертвеца появляется маленькая электрическая панель, и он снова погружается в криораствор.
— И? — спрашивает Старейшина. — Это был сбой? Опять?
— Минуту. — Док нагибается над ящиком с электроникой. Нажимает кнопку, и в нем открывается панель. Он достает оттуда какую-то круглую маленькую железку и кладет себе на кончик пальца. Старейшина подает Доку отобранную у меня пленку, и Док вставляет туда чип.
— И?
— Его отключили, — глухо произносит Док.
— Отключили?
— В каком смысле? — спрашиваю я.
— Вот, — Док указывает на черный ящик с лампочкой в головах стеклянного контейнера. Она мигает красным. — Кто-то открыл ящик и повернул выключатель. — Он бросает взгляд на Старейшину. — У этого кого-то есть доступ.
— Он это сделал нарочно? — спрашиваю я, и так уже догадываясь.
Док смотрит в мою сторону, и я очень надеюсь, что ярость в его взгляде не направлена на меня.
— Кто-то спустился сюда. Открыл дверцу. Повернул выключатель. А потом ушел и оставил криораствор таять, оставил человека в контейнере медленно оживать, а потом медленно умирать, захлебнувшись криораствором.
Мне хочется отвести взгляд от Дока, но только куда? К Старейшине, за каменным лицом которого бушует гнев? Или к мертвецу, чьи немигающие глаза мерцают под водой с голубыми искрами?
— Зачем они это сделали? — спрашиваю я.
— Кто мог это сделать? — спрашивает Старейшина. Его глубокий голос гудит у меня за спиной, словно рев лабораторной центрифуги.
— Мало кто знает об этом уровне, — говорит Док, отворачиваясь, и у меня на глазах лицо его превращается в маску ученого, холодную и расчетливую, ту, что он носит, когда ставит диагноз сумасшедшим в Палате. — Мы, — окидывает взглядом меня, потом Старейшину. — И еще несколько ученых. Те, кто работал в… — Он осекается, смотрит на меня. — …в другой лаборатории. Они, конечно, знают.
В другой лаборатории? Впиваюсь взглядом в Дока. Сдержавшись, не произношу вслух — сейчас нужно следить за тем, что говоришь, иначе они вообще ничего не расскажут.
— Зачем? — вместо этого спрашиваю я. — Неважно, кто что знает — зачем кому-то это делать? Зачем намеренно убивать замороженного человека?
Молчание.
А потом:
— Причина не имеет значения. Главное, найти того, кто это сделал… и убрать это отсюда, — в ледяном голосе Старейшины звучит что-то ужасное.
— Но…
Док встает между нами и отводит Старейшину на несколько шагов.
— Поклянись, — шипит он, — поклянись, что это не какое-нибудь извращенное испытание для Старшего.
Старейшина смотрит на Дока со смесью изумления и отвращения, словно его оскорбляет даже само предположение.
Но ответа не дает.
— Нужно избавиться от этого, — говорит Старейшина мне и, минуя Дока, направляется к щеколде у стола, которую я сначала не заметил.
Он отсоединяет стол от дверцы, за которой лежал контейнер мертвеца, и везет его вдоль прохода. Криораствор плещется в такт шагам, выливаясь на пол мерцающими пузырями. За звуком шагов Старейшины я различаю тихое «тум, шшш, тум» — смягченный жидкостью стук тела, бьющегося о стекло.
— Идем, — зовет Док. Мы движемся по мокрому следу, словно по хлебным крошкам из сказки, которую люди Сол-Земли рассказывали своим детям.
Ряды и ряды маленьких дверей. Три ряда узких железных шкафчиков с нехитрыми кодовыми замками. Несколько столов, покрытых бумагами и схемами. Потом коридор. А в конце коридора — дверь шлюза, толстая, металлическая, окрашенная в тускло-желтый цвет, с выгнутым окном-иллюминатором посередине.