— Но предполагалось, что мы приземлимся через пятьдесят лет. Мы же летим всего двести пятьдесят…
Эми останавливается и, обернувшись, пронзительно смотрит на меня широко распахнутыми глазами.
— Откуда ты знаешь? Давай посмотрим поздние схемы. Если сосчитать, сколько поколений родилось после Чумы, может, мы сообразим, сколько лет на самом деле уже летит корабль.
Ощущение такое, словно в животе у меня огромный камень, и он тянет меня вниз, тянет весь корабль.
— Генеалогических схем после Чумы нет. Я только что вспомнил: Док как-то говорил, что от Чумы погибло столько народу, что после этого схем уже не составляли.
— Сезон, — шепчет Эми, обращаясь больше к себе, чем ко мне. — Сезон начался сразу после Чумы, так? — она тяжело уставилась в пустоту. — Не может это быть совпадением. Тринадцатое поколение, поколение Бениты — оно должно было приземлиться на новой планете. Это точно было где-то через триста лет. Но тут началась Чума, а потом придумали Сезон и перестали следить за генеалогией…
— И запретили фотографировать, — добавляю я. — Начиная с года перед Чумой и до сегодняшнего дня у нас нет фотографий корабля. Несколько лет назад Чума меня завораживала — это было первое, о чем Старейшина мне рассказал — но я не нашел ни фото, ни видео; фотоматериалами теперь разрешается пользоваться только ученым на уровне корабельщиков и только для фиксирования разработок.
— Во время Чумы что-то произошло, — медленно говорит Эми. — Что-то настолько страшное, что любые данные о ней уничтожены. И все странности — Сезон, то, как люди тут себя ведут, — все началось с Чумы.
59
Эми
Старший хочет что-то сказать, но только он открывает рот, дверь в Регистратеку распахивается.
— Старший! — холодный, резкий голос Старейшины эхом отдается в пустом холле.
Старший бросается к контрольной панели, и вот уже все запретные изображения людей и пейзажей моей родной Земли пропали. Потух экран с предательски горевшей на нем генеалогической схемой, исчез зависший чертеж двигателя.
— Не трудись, — рычит Старейшина, постукивая пальцем за ухом, там, где под кожу вшит вай-ком. — Я слежу за тем, что ты изучаешь. И знаю, для чего ты использовал свой доступ.
— Извини, — автоматически говорит Старший, но видно, что ему ничуть не стыдно, и он сожалеет, что это сказал. Выпрямившись, он частично берет себя в руки. — Но с каких это пор ты за мной «следишь»? И вообще, я, если честно, удивлен, что ты вообще заметил. Когда мы в последний раз виделись, ты был пья…
Я удивленно оборачиваюсь к Старейшине. Пьян? Старший имел в виду, что он напился?
Старейшина заметил мой взгляд, но все же продолжает обращаться только к Старшему.
— Настоящий лидер никогда не теряет контроля ни из-за алкоголя, ни из-за чего бы то ни было. — А вот теперь он смотрит на меня. — Кажется, я предполагал, что у тебя есть все шансы подорвать спокойствие корабля. Я определенно был прав.
— Я ничего не делала! — в голосе моем звучит паника. Я не забыла ту его угрозу.
— Одного твоего присутствия достаточно, — отмахивается Старейшина. — Из-за тебя мой… ученик… совершенно забросил занятия, — он произносит слово «ученик» с такой насмешкой в голосе, словно говорит о надоедливой, шумной собачонке. Снова переводит взгляд на Старшего. — Время вернуться к учебе. Пока я был занят Сезоном, я позволял тебе играть с твоей маленькой подружкой, но раз у тебя достаточно свободного времени копаться в том, в чем ты тут копался, то пора направить интерес на что-нибудь более продуктивное.
Он идет обратно к двери. Старший кусает губу, не зная, следовать за ним или нет.
— Стойте!
Старейшина оборачивается на мой крик, но не подходит.
— Мне нужны ответы, ясно? — заявляю я, устремляясь к нему. — Мы оба знаем, что тут творится какая-то муть. Одного Сезона хватило бы, но теперь еще и доктор утверждает, что я сумасшедшая, и прописывает мне те же таблетки, что и Старшему, и тут…
— Довольно, — холодно и властно обрывает Старейшина. — Я предупреждал, чтобы ты не становилась проблемой. Ты определенно не послушала.
— По-моему, этот корабль не помешает немного встряхнуть!
— Последний, кто так думал, сейчас уже ни о чем не думает.
В тишине Регистратеки слышится резкий вздох Старшего. Мы стоим и смотрим друг на друга, замерев: Старейшина — у дверей, я — под глиняными планетами, а Старший — между нами, наш ориентир в перетягивании каната истины.
— Идем, Старший, — Старейшина поворачивается к выходу.