Иногда сон обрывается прямо на этом, потому что снова увидеть бабушку — это слишком уж невероятно…
Она улыбается, и, кажется, все морщинки у нее на лице разглаживаются.
— Идем! — зовет папа. На нем спортивные штаны. Он слегка подпрыгивает на месте, кроссовки скрипят по линолеуму. Сзади подбегает мама в шортах и спортивном топе…
А иногда он обрывается здесь, потому что мама никогда со мной не бегала, мы с папой всегда были вдвоем…
И мы бежим.
Бежим по новому миру, который простирается вокруг. Он всегда прекрасен. Как если взять все самое лучшее с Земли и сделать еще лучше. Песок на пляжах не скользит под кроссовками, а вода не синяя, а золотая. Ветер в тенистых лесах пахнет лимоном и медом, а их необычные пушистые обитатели всегда охотно с нами играют. В пустынях возвышаются скульптуры из песка, из которых льются родники со сладкой, вкусной водой.
Новый мир всегда прекрасен, всегда совершенен.
Если мне везет, сон длится и длится.
Но везет мне не всегда.
Мы бежим, и дорога начинает изгибаться. Мы поворачиваем обратно. Я вижу дом — в нем что-то есть от дома во Флориде, где мы жили когда я была маленькая, но он кирпичный, как наш дом в Колорадо, и бабушка на крыльце машет нам рукой и зовет внутрь.
Мама сворачивает с дороги и идет к дому.
— Пойдем, — зовет папа и взбегает вверх по ступенькам крыльца.
Но я не могу перестать бежать. Ноги отказываются повернуть в сторону дома.
Я не могу остановиться.
Остается только снова и снова бегать по кругу в этом прекрасном, безмятежном и совершенном мире.
Я пытаюсь остановиться. Все кружу рядом с домом, а там мама, бабушка и папа едят блинчики. Иногда Джейсон тоже там, а еще моя собака, которая была у меня в детстве, и друзья из школы.
А я не могу остановиться.
Потому что иногда даже сны о новом мире превращаются в кошмары.
10 Старший
Старейшина решил, видно, наказать меня уроками. Все время, пока мы поднимались на лифте, он молчал, только раз огрызнулся на попытку расспросить его о девушке, когда мы шли из Больницы к гравтрубе. Теперь мы уже в учебном центре, и он приказывает мне сесть на жесткий пластиковый стул рядом с полинявшим глобусом Сол-Земли.
Снова пытаюсь спрашивать о девушке с нижнего уровня, но Старейшина только тяжело падает в кресло напротив. Скривившись, кладет ногу на глобус, закрывая ботинком Австралию.
— И? — рыкает он.
— Что? — хоть я и стараюсь держаться, но выходит довольно жалобно.
— Ты выяснил третью причину разлада?
— Нет, — отвечаю я, не отрывая взгляд от выпуклых гор на глобусе.
— Ах, так, значит, у тебя хватило времени залезть, куда не следует, а то, что я попросил, ты сделать не успел? — выплевывает Старейшина. Голос сочится издевкой.
— Почему ты не рассказывал мне, что на корабле есть тайный уровень, набитый замороженными людьми? — срываюсь я в ответ. — Черт тебя дери, я ведь следующий командир корабля! Я должен все о нем знать!
— Все знать, да? Тогда, может, расскажешь мне, в чем третья причина разлада?
— Не знаю я!
— Тогда сиди здесь и выясняй! — рычит Старейшина и швыряет мне пленку, на экране уже выбрана «История Сол-Земли». Я не успеваю бросить ее обратно — он вылетает из комнаты, опрокинув по пути глобус. Бледный зелено-голубой шар катится за ним и со стуком ударяется о ножку стола.
Гнев Старейшины еще страшнее оттого, что он сдерживается, пока мы не окажемся наедине. Я точно знаю — если бы мы были не здесь, на уровне хранителей, он бы так себя не вел.
Умчавшись, Старейшина оставляет дверь учебного центра открытой, и взгляд мой приковывается к стальному экрану — за ним спрятаны мерцающие лампочки, которые я принял за звезды.
Зачем было скрывать его, зачем было скрывать четвертый уровень корабля?
И что еще он от меня скрывает?
Постукиваю пальцами по столешнице, сделанной из настоящего дерева с Сол-Земли, надеясь, что ритм поможет мне набрести на какую-нибудь идею. Если Старейшина не собирается рассказывать, что происходит, я выясню это сам. Бросаю взгляд на металлический круг гравтрубы в углу комнаты. Можно сбежать, вернуться на уровень фермеров и попробовать разузнать что-нибудь еще. Может, Орион знает больше, чем рассказал. В этой крохотной каморке невозможно думать. Хорошо бы погулять по полям, заглянуть на пастбища, просто бесцельно побродить по кораблю, который вот уже несколько веков двигается к заранее намеченной цели. Собраться с мыслями, выстроить их в логическую цепочку.
Но ведь тогда придется ослушаться прямого приказа Старейшины?
Даже у меня не хватит на это наглости.
11 Эми
Даже больше, чем биения собственного сердца, мне не хватает тиканья часов. Время идет, наверняка идет, но в том, что я двигаюсь во времени, я уверена не больше, чем в том, что перемещаюсь в пространстве. В какой-то степени я рада: может, прошло триста лет и триста шестьдесят четыре дня, и завтра меня разбудят. Иногда после соревнований или трудного дня в школе я падала в кровать прямо в одежде и отключалась, сама того не замечая. Я открывала глаза с ощущением, что лежала всего пару минут, но на самом деле прошел весь остаток дня и половина ночи.
Но.
Бывало и по-другому: я падала на матрас, закрывала глаза и засыпала, и мне казалось, что я сплю уже целую жизнь, но, проснувшись, понимала, что прошло только пять минут.
Что, если прошел только год? Что, если мы еще даже не отправились?
Этого я боюсь больше всего.
Джейсон сказал мне:
— Когда будешь оттуда смотреть на звезды — вспоминай обо мне.
А я ответила:
— Я не стану ограничивать мысли о тебе только звездами.
Дул прохладный ветерок, как в тот день, когда мы…
Что это было?
…познакомились, музыка на вечернике гремела так, что земля у нас под ногами дрожала. На каблуках я была выше Джейсона, но сейчас уже стояла босиком на холодной траве, давая отдых усталым ногам, и, подняв голову, смотрела ему в глаза.
Я, что, пошевелилась?
Сон тает, ощущение травы-ветра-Джейсона слабеет. Тьма. Мозг атакуют кошмары.
Что-то происходит.
Нет, нет, нет. Ничего не происходит. Вообще никогда. Это кошмар, снова, тот же кошмар. Эд или Хасан разморозят меня, но я останусь такой же, как сейчас, и они засунут меня обратно. Или на корабле случится авария, и я застряну здесь навсегда, так никем и не размороженная. Или, может быть, это тот кошмар, в котором…
Крак.
…в котором меня вообще забывают разморозить, корабль прибывает, и все так рады и взволнованы, что меня просто оставляют тут и…
Что-то происходит.
Нет. Кошмары становятся все более правдоподобными, и теперь будет еще страшнее. Кажется, я что-то слышу. Я не могу ничего слышать. Это все у меня в голове. Это не взаправду. Подумай о чем-нибудь хорошем. Подумай о Джейсоне. Подумай о маме, о папе, подумай о…
Щелк.
Нет, я не слышала никакого щелчка. Сквозь лед не пробивался никакой щелчок. Ничего такого не было. Это просто кошмар… еще один кошмар, Ничего больше.
Я бы зажмурилась, если б могла. Вместо этого я стараюсь сфокусировать разум, как раньше могла фокусировать и расфокусировать взгляд, когда смотрела на что-нибудь с очень близкого расстояния. Воспоминания. Воспоминания всегда прогоняют кошмары.
Перед мысленным взором мелькают картинки, слайд-шоу из воспоминаний. Путешествие по Гранд-Каньону. Школьная экскурсия к морю. Занятия гимнастикой в детстве. Первый раз за рулем. Первая царапина на машине (в тот же день). Папа ругался, но потом все равно купил мне мороженое, и мы на мизинчиках поклялись не рассказывать маме. Рождественское печенье, которое мы пекли с мамой и бабушкой за год до того, как она поселилась в доме престарелых. Соревнования по бегу. Подготовка к марафону.
Я что-то чувствую. Чувствую. Тепло в животе. И слышу… электрический гул. Мне постепенно становится ясно: я слышу его, потому гудят трубки у меня в горле.