— Все прекрасно, — отвечаю я через дверь.
— Неправда. Открой.
— Нет.
— У Дока есть код ко всем дверям. Если придется, я его позову.
Подпрыгнув, я бегу открывать. Кого-кого, а уж доктора я больше никогда видеть не желаю.
Харли заходит и оглядывает комнату.
— Что?
— Ничего. Я просто подумал… вдруг тут кто-то есть.
— Кто? — фыркаю я.
Харли идет к столу и садится в кресло.
— Я думал, что, может быть, Старший здесь.
— С чего это ему быть здесь? — я сажусь на кровать.
— Потому что ты ему нравишься.
Я пристально смотрю на Харли, но по его виду не скажешь, что он издевается.
— По-моему, тут никто никому не нравится. — По крайней мере, не так, как надо.
— Почему ты так думаешь? — Харли кажется удивленным.
— Ты же видел их вчера! Я им не «понравилась»! Это было… фу! А только что… — я обрываю себя. Не хочется даже говорить о Филомине.
— Мне жаль, что так вчера получилось, — говорит Харли, и я знаю, он и правда сожалеет. — Но Сезон закончился. Больше это не повторится. — В голосе его звучит угроза. Надеюсь, когда Харли в следующий раз столкнется с Лютом, я буду поблизости. — Но сегодня-то что случилось? — добавляет он. — Куда ты ходила?
— На второй этаж, — Харли ждет, что я продолжу. — Там женщины…
— А! — улыбается Харли. — Фермерши! Пришли на осмотр.
— Они меня пугают.
— Да нет, что ты, они нормальные. — И снова от этого слова у меня мурашки бегут по спине.
— Они не нормальные, — выплевываю я. — Нормальные люди так себя не ведут. Люди — не бездумные куклы!
Харли качает головой.
— Ты так говоришь только потому, что жила в Палате с тех пор, как тебя разморозили. Это мы ненормальные. Люди должны быть такими: послушными, спокойными, работать вместе. Это мы — те, кто ни на чем не может сосредоточиваться, не умеет работать в команде, не может быть ни фермером, ни корабельщиком — это мы ненормальные. Нам приходится принимать лекарства, чтобы окончательно не двинуться.
Я пялюсь на него, не веря своим ушам. Не знаю, в чем причина, но на этом корабле все поставлено с ног на голову. Нормальные люди считаются «сумасшедшими», а те, кто окончательно потерял способность думать, — «нормальными». И Сезон… В памяти вспыхивают смеющиеся глаза Люта, и меня окатывает волна гнева.
— Есть у здешних людей хоть какие-нибудь чувства? — спрашиваю я после паузы.
— Конечно. Вот сейчас, например. Я хочу есть. Пойдешь со мной в столовую?
— Нет, я серьезно. Бывает здесь любовь или только Сезон?
Смех, затаившийся в уголках глаз Харли, испаряется.
— Сезон — не лучшее время, но я бы хотел, чтобы ты помнила, что на меня он не повлиял.
— Но почему? — спрашиваю я потерянно. Что происходит с этим кораблем? Почему одни спариваются прямо на улице, а другие и ухом не ведут?
Харли играет с карандашами, лежащими на столе рядом с блокнотом, который я достала из папиного багажа.
— Может статься, что ты знаешь меньше, чем думаешь.
— Так объясни!
— Я любил. Один: раз.
«Один раз» заставляет меня умолкнуть. Я тоже один раз любила. И тоже в прошедшем времени.
— Наверное, поэтому на меня не повлиял Сезон. С чего вдруг мне думать о другой девушке? — взгляд его останавливается на плюще, что увивает дверной косяк. — Это я нарисовал для Кейли.
Я не смею даже дышать. Мне страшно, что одно движение, один звук — и исповедь Харли прервется.
— Прошло уже три года. Мне было чуть больше лет, чем Старшему сейчас. Кейли и я… мы подходили друг другу. Мы были совсем разные, но подходили друг другу. Я любил живопись, она — механизмы и автоматику. Я рисовал, она возилась с техникой.
— Что с ней случилось? — спрашиваю я, когда Харли замолкает.
— Она умерла.
Его слова повисают в воздухе. Я хочу спросить как. Но не хочу печалить Харли еще сильнее. Грубая шерстяная ткань покалывает кожу. Вспоминаю, как в первый вечер нашла в шкафу вещи. Вспоминаю, как касалась плюща у двери, проводила пальцами по тонким листьям, и мне представляется, как юный Харли рисует их для Кейли, а она смеется. Мне не разглядеть ее лица, но на ней вот эта самая одежда.
— Ей не подходило фальшивое солнце. Кейли нужно было настоящее небо, такое, о котором ты нам рассказывала. Она чувствовала себя в стенах корабля как в клетке. Мы все знали, что однажды прилетим, что наше поколение сойдет с корабля и будет жить в новом мире. — Харли поднимает со стола моего медведя и прижимает к себе, словно вспоминая, каково было обнимать Кейли. — Но ей не по силам было ждать так долго.
И я без слов понимаю: она покончила с собой. И понимаю почему.
50 Старший
Все еще думая о словах Ориона, я, сам того не замечая, колочу в дверь Эми сильнее, чем собирался.
Дверь открывает Харли.
— Где Эми? — я протискиваюсь мимо него в комнату.
Она сидит на кровати. Интересно, о чем они тут разговаривали? Наедине. В ее комнате. На ее кровати.
— Что ты хотел? — спрашивает Эми, и, хотя в голосе ее не слышно раздражения, я спрашиваю себя, не хочет ли она избавиться от меня, чтобы остаться с Харли наедине.
Харли идет в ванную и возвращается со стаканом воды.
— Чем ты расстроена? — спрашиваю я.
— Ничем, — Эми отпивает из стакана.
Я опускаюсь в кресло у стола. Харли садится на кровать рядом с Эми. Надо было оставить ему кресло.
— Зачем кому-то убивать замороженных людей? — спрашиваю я. Харли и Эми, кажется, удивила внезапность вопроса, но я уже достаточно ходил вокруг да около с Орионом. — Двое умерли. Умерли. Безо всякой причины.
— Что сказал Старейшина, когда ты его нашел? — спрашивает Харли.
Я не отвечаю так долго, что они понимают, что что-то не так. Я не пытаюсь делать из разговора тайну — я просто не знаю, что сказать. Что не доверяю Старейшине? Харли видел его только в образе доброго дедушки; для него Старейшина — мудрый лидер. И как я ему скажу, что подозреваю его больше всех на корабле?
— Мне кажется, нужно понять, почему на замороженных охотятся, — начинаю я наконец. — Это самое главное, и на этом надо сосредоточиться. По пути у меня возникла мысль. — Я беру со стола Эми пленку, получаю доступ и включаю карту вай-комов. — Вот криоуровень, — говорю я, передавая карту Эми. Наши пальцы соприкасаются, и я еще долго чувствую на коже тепло ее руки.
— Что это? — Эми указывает на мерцающую голубую точку.
— Нажми на нее.
Она нажимает, и на экране появляется имя.
— Старейшина/Старший? Но ты же здесь.
Киваю.
— Это значит, что там — Старейшина. У нас одна степень доступа ко всему, так что компьютер определяет нас обоих одинаково, помнишь?
Эми стискивает пальцами края пленки.
— Я знаю, что ты думаешь, — успокаивающе говорю я. — Но он в лаборатории. Криокамеры вот тут.
Эми, кажется, это не утешает.
— Смотри, — Харли указывает на точку Старейшины, которая движется по экрану, а потом исчезает.
— Что это значит? — с удивлением спрашивает Эми.
— Там лифт. Он сейчас появится на уровне фермеров. Но я подумал, что тебе лучше держать ее при себе. Когда я сканировал твой от печаток, то настроил ее так, чтоб у тебя был доступ. Можешь следить, кто приходит и уходит.
— Спасибо, — говорит Эми. — Но… этого мало. Нам нужно быть там самим. Все время. Нужно идти прямо сейчас. — Она встает, но вид у нее растерянный. — Сейчас же. Если мы их не защитим… вот почему люди умирают! Потому что их некому охранять!
— Нет, — голос мой звучит спокойно и уверенно. — Люди умирают, потому что на корабле появился убийца.
Эми открывает рот, скорее всего, собираясь настаивать на том, чтобы спуститься на криоуровень, но Харли снова сует ей в руки стакан воды. Я так сосредоточился на Эми, что не заметил, когда он успел встать и принести воды из ванной. Эми вырывает стакан у него из рук.
— Не налегай на воду, — советую я, вспомнив второй насос, который Старейшина прячет на криоуровне. Но Эми выпивает все залпом, и почти сразу розоватые пятна пропадают с ее белой кожи, а дыхание успокаивается. Харли нерешительно садится на самый край кровати, готовый вскочить и в любой момент снова побежать за водой.