— Старший? Старший! Что происходит? — кричит Старейшина из люка, соединяющего уровни хранителей и корабельщиков. Я прямо вижу, как он злится там, внизу: лицо гневное, глаза сверкают, длинная седая шевелюра ходит по плечам ходуном, пока он колотит в массивную металлическую дверь.
Снова оборачиваюсь к половинкам фальшивого окна. Звезды — обман. Мгновение они были моими, но все оказалось ложью.
Бип, бип-бип — звенит в левом ухе. Вай-ком — беспроводной коммуникатор — подает звуковой сигнал, предупреждая, что кто-то пытается со мной связаться. Каждому из нас при рождении за левым ухом имплантировали вай-ком — это наш способ связи и друг с другом, и с кораблем.
— Входящий вызов: Старейшина, — сообщает компьютер в левое ухо.
— Отклонить, — говорю я, нажимая под кожей кнопку.
Звезды — обман. Что еще окажется ложью?
Бип, бип-бип.
Степень доступа — Высшая, — дружелюбно сообщает компьютер. — Входящий вызов: Старейшина.
Старший! — раздается низкий, грудной рык у меня в ухе. — Что случилось? Зачем ты изолировал уровень хранителей?
— Звезды — фальшивка, — глухо говорю я.
— Что? Что случилось? Что-то не так?
Все не так.
— Все в порядке, — отзываюсь.
— Тогда я снимаю блокировку, — Старейшина обрывает связь. Через мгновение пол начинает ходить ходуном, потом открывается люк. Взобравшись на уровень хранителей, Старейшина с грохотом захлопывает его за собой.
— Что случилось? — настойчиво спрашивает он.
Бросаю взгляд на биометрический сканер у двери.
— Я запросил доступ, и вот… — замолкаю, указывая рукой на две половинки «окна», по-прежнему висящие по стенам на уровне груди.
Зачем тебе понадобилось туда лезть? — рычит Старейшина. Спешно подходя к биометрическому сканеру, он от раздражения забывает беречь ногу. Он был ранен, еще до того, как я родился, так и не смог до конца излечиться, и с возрастом хромота все усиливается. Звук шагов отдается неравномерно: ТОП, топ, ТОП, топ, ТОП, топ. Потом разболится, и он, конечно, и в этом обвинит меня.
Добравшись до сканера, Старейшина прикладывает к панели большой палец. Сначала поднимается стекло, утягивая звезды вверх, на потолок. Гидравлический подъемник облегченно вздыхает. А потом его скрывает гладкий металлический потолок, пряча лживый свет фальшивых звезд.
— Ненормальный! Ты из-за этого изолировал уровень хранителей? — Ярость Старейшины почти заставляет меня съежиться. Почти.
— Я думал, они настоящие! Думал, что там открытый космос!
— Это всего лишь лампочки!
— Черт, да откуда мне было это знать! Я думал, это настоящие звезды! Зачем их вообще здесь установили?
— Не для тебя! — рявкает Старейшина.
— А для кого? — ору в ответ. — На этом уровне, кроме тебя и меня, больше никого нет!
Старейшина скрежещет зубами. В горле у меня встает ком, но я его проглатываю. Не позволю ему думать, что я маленький мальчик, который устраивает истерику, обнаружив, что звезды не настоящие.
— Нельзя так делать, Старший. Ты мог вызвать панику на корабле! — Старейшина кажется одновременно злым и ужасно усталым. — Как же ты не понимаешь? Ты ведь Старший. Когда после меня станешь Старейшиной, тебе придется всю свою жизнь посвятить одной цели: заботиться о каждом человеке на корабле. Они — под твоей ответственностью. Нельзя показывать перед ними слабость: их сила — в тебе. Нельзя показывать и отчаяние: в тебе — их надежда. Ты должен быть всем для каждого на корабле. — Он делает глубокий вдох. — А это значит — не паниковать и не изолировать чуть что целые уровни!
— Я думал, там открытый космос.
Старейшина впивается в меня взглядом.
— Ты заблокировал корабль.
Сколько он еще будет мне это повторять? Я — чертов идиот, я уже понял, спасибо.
— И остался здесь, — его голос изменился. Стал спокойнее. В его глазах я заметил что-то такое, чего никогда не видел раньше.
Гордость.
— Ты собирался пожертвовать собой, чтобы спасти корабль.
Пожимаю плечами.
— Да, сглупил. Прости.
Нет, — медленно произносит Старейшина. — Хотя да, сглупил, конечно. Но это было благородно. Тут нужна смелость, парень. На такое способен только настоящий командир. Решил пожертвовать собой ради корабля? Значит, соображаешь. Ты ведь понял, что уровень хранителей — верхний, да? Что если он схлопнется, то следом раздавит уровень под ним, а потом — самый нижний. Ты подумал, прежде чем действовать. Подумал обо всех, кто там, внизу.
Отвожу взгляд. Может быть, это и было благородно, но единственное, о чем я сейчас могу думать, — это о том, что звезды оказались не настоящими.
— Прости, — говорит Старейшина и, увидев мой изумленный взгляд, добавляет: — Я совсем не уделял тебе внимания. Я виноват. Ты напоминал мне другого Старшего, с которым… мы не сошлись характерами. Я рассказал ему слишком много — к тому же слишком рано. И он повел себя глупо, эгоистично. А ты — другой. Я совсем забыл об этом, но это так.
Теперь мое внимание приковано к Старейшине. Я и раньше знал, что до меня был еще один Старший — между мной и Старейшиной. Но он умер еще до моего рождения, и Старейшина никогда раньше о нем не заговаривал.
— Я готовил его на смену себе. Предполагалось, что за тебя возьмется он, а я буду заниматься кораблем. Когда он умер, мне пришлось самому обучать тебя… Я не готов был повесить на себя еще одного ученика и поэтому пренебрегал своими обязанностями.
Ищу его взгляд. Когда мы спускаемся на уровень фермеров, Старейшина ведет себя как этакий добрый дедушка. На уровне корабельщиков он превращается в старого короля, властного, но справедливого. Но лишь когда мы остаемся наедине, он открывает себя настоящего — или, по крайней мере, того, что мне кажется настоящим, — и этот человек, быть может, и стар, но в нем нет ни мягкости, ни слабины.
Что-то в этом молчании подсказывает, что Старейшина позволил мне, и только мне одному, увидеть его истинное лицо. И из-за этого, несмотря ни на что, я готов простить ему пренебрежение.
— Так что? — вопрошаю я недовольно. — Теперь-то ты начнешь готовить меня по-настоящему?
Старейшина коротко кивает, а потом жестом приказывает идти следом за ним в учебный центр. Хромота усиливается, по тяжелой поступи видно: боль в ноге уже заставила его пожалеть о той вспышке гнева.
На уровне хранителей всего четыре помещения: наши со Старейшиной комнаты, учебный центр и Большой зал. Учебный центр — самое маленькое из них, там всего только и помещается, что стол да вход в гравитационную трубу. Большой зал — самое просторное. В нем хватило бы места для всех людей на корабле, если только они согласились бы встать плечом к плечу, но вход на этот уровень разрешен только нам со Старейшиной. Еще до Чумы, до того, как ввели систему Старейшин, и наши с ним комнаты, и учебный центр были кабинетами командования. И, судя по карте звездного неба на потолке, Большой зал, видимо, использовали при навигации.
После Чумы, которая случилась на корабле много десятилетий назад, все изменилось. Иначе было нельзя. Тогдашний Старейшина переименовал уровни, оставив верхний для себя и следующих Старейшин.
Для меня в том числе.
Оказавшись в учебном центре, Старейшина садится за стол. Я сажусь напротив. Стол этот, можно сказать, антиквариат — он помнит времена, когда корабль только отправился в путь, и сделан из настоящего дерева, из дерева с Сол-Земли. Меня завораживает жизнь, которой пронизано это дерево: оно дышало воздухом Сол-Земли, питалось из ее почвы, потом его срубили сделали из него стол и пустили путешествовать по Вселенной на борту «Годспида».
— Ты должен кое-что знать, — говорит Старейшина. Берет со стола пленку — цифровой мембранный экран, довольно неоригинально прозванный так за свою… эээ… толщину, — и проводит по ней пальцем, включая. Когда экран загорается, он прикладывает большой палец к панели идентификации личности.
— Доступ разрешен, степень — Старшая, — щебечет пленка. Старейшина печатает что-то на экране, а потом пододвигает пленку ко мне. Сквозь тоненькую мембрану почти видна текстура дерева, но тут мое внимание переключается на то, что хотел показать Старейшина.