- Куда же все делось? - заметил кто-то из бойцов, служивших здесь до 1939 года.
- Вот тебе и старая граница, а говорили - дальше отступать не будем.
Сержант Смолянец успокаивает:
- Проскуров тоже старая граница. Может, там занята оборона.
Мы шли с политруком молча, не вмешиваясь в неожиданно вспыхнувший разговор. Полтора года назад, когда мы служили на старой границе, она казалась нам неприступной крепостью. Бойцы и командиры бывали в подразделениях укрепрайонов и многое видели своими глазами. Теперь ничего этого не было. После того как граница передвинулась на запад, укрепленные районы были демонтированы и законсервированы в связи со строительством их на новой границе. Вслед за вероломным вторжением гитлеровских войск старые укрепрайоны стали спешно приводиться в боевое состояние, но достигнуть былой их мощи, к сожалению, не удалось.
- Да, - сказал я Скляру, - картина невеселая, но надо подбодрить людей. Может, мы чего-то не знаем. Скляр пошел вдоль колонны.
- Что приуныли, орлы? - послышался его голос. - Доты пусты - не беда, был бы боевой дух крепок. А ну вспомним, как мы дрались у границы! Кто драпал: мы или они?
Темнело. Где-то на северо-востоке небо озаряли вспышки широких молний. Противник опять что-то бомбил. Но гул взрывов до нас не доходил. Слышался лишь скрип песка под колесами наших повозок да приглушенный разговор политрука с бойцами.
К 7 июля большинство подразделений отряда сосредоточилось в районе железнодорожной станции Проскуров. Предполагалось из Проскурова отряд перебросить железнодорожным транспортом через Староконстантинов на Казатин. Однако к этому времени немцы подошли к Бердичеву. Находившийся в Проскурове начальник штаба Украинского пограничного округа полковник Рогатин изменил первоначальный план и приказал отходить через Жмеринку, Винницу и Казатин до города Сквиры. Те, кто успел погрузиться в эшелоны, направлялись туда по железной дороге, другие, главным образом штаб отряда и штабные подразделения, перебрасывались автотранспортом. Отдельные заставы, для которых машин не хватило, шли в пункт сосредоточения проселочными дорогами.
К Проскурову мы подошли поздно вечером после очередной бомбежки. Железнодорожные пути были до отказа забиты переполненными воинскими эшелонами. Люди сидели на подножках, в тамбурах, на крышах вагонов. Остановив пограничников у станции, я со связными стал пробираться через железнодорожные пути. С трудом отыскал эшелон с пограничниками. Там увидел капитана Щербакова.
- Ну как, прибыли? - не дав мне доложить, спросил комендант. - Все в порядке?
- Так точно, - отозвался я и добавил: - Только вот повозка вышла из строя да тяжеловато нести пулемет на себе. Еще с десяток человек потерли ноги. Кроме того, с нами две матковские учительницы. В общем человек пятнадцать, как говорят, небоеспособных.
Не знаю, как Гавриил Иванович относился к другим начальникам застав, но ко мне - с большим доверием и отцовской добротой. Хоть и непродолжительна была наша совместная служба - Щербаков принял комендатуру лишь в начале 1941 года, - я верил в него, его командирский талант, спокойствие, рассудительность. Между нами было полное взаимопонимание. Вот и тогда комендант понял, что напрасно жаловаться я бы не стал.
- Давайте сюда тех, кому трудно идти, да побыстрей, а с остальными следуйте через Староконстантинов в Сквиру.
Я перебежал полотно железной дороги и быстро собрал людей, которых надо было отправить с эшелоном. Политрук Скляр повел их на станцию.
- Оставайся с ними! - крикнул я Максиму вслед.
Двинулись в путь и мы. Незаметно отмерили километров десять, возможно, больше. Неожиданно колонна остановилась.
- Начальника в голову! - передали по рядам.
Поперек дороги стоял мотоцикл с коляской, а возле прохаживались три человека. Один из патрульных, очевидно старший, нетерпеливо спросил:
- Ну где он, ваш начальник?
Я представился.
- В Староконстантинов нельзя - там немцы, - сказал он, - направляйтесь в Казатин.
- А как туда попасть?
- Возвращайтесь назад, доберетесь до Хмельника, а там спросите.
Чтобы сократить путь, мы свернули с дороги на гороховое поле и взяли нужный азимут по компасу. Так шли около часу, пока не оказались на каком-то проселке. Двигаться дальше было рискованно. Компас компасом, а кто мог сказать, где сейчас противник. Да и люди устали, буквально засыпали на ходу. И я решил переждать ночь в поле. Выставили часовых, и вскоре все заснули мертвецким сном. Только мне не спалось. Лежа на спине, я всматривался в усеянное звездами почти дегтярное небо и размышлял о том, как далеко мы оказались от границы не по-своей воле. Не прошло и получаса, как послышался знакомый гул немецких бомбардировщиков. Над Проскуровом повисли спущенные с самолетов парашюты с осветительными ракетами. Захлопали зенитки. Но их слабый звук заглушили бомбовые разрывы. К небу вскинулись огненные столбы. Все вокруг осветилось слабым сумеречным светом. Ухающие глухие раскаты доносились довольно долго. Под этот гул я незаметно уснул.
Проснувшись, понял, что давно рассвело. Стояла поразительная тишина. Пограничники лежали неподвижно, даже часовые уткнулись лицом в землю. Неприятный холодок кольнул сердце: неужели что-то случилось? Я стал тормошить Вершинина, который ближе всех лежал ко мне/ Михаил что-то пробормотал и тяжело разомкнул веки У меня отлегло от сердца: подкосила людей усталость.
Нужно скорее уходить с открытого места, не дай бог налетят самолеты. Но кони с трудом становятся на ноги. Вершинин делает соломенные жгуты, и кавалеристы начинают растирать мускулы наших лошадей.
Проселок вывел нас к берегу тихой, заросшей осокой речки. По ней мы добрались до города Хмельника - зеленого курортного местечка. Здесь располагался какой-то армейский штаб. На одной из улиц нас задержали и, спросив, как мы тут оказались, посоветовали убраться поскорее. Кроме полевого караула, войск в Хмельнике не было.
Где-то на полпути к Казатину, идя вдалеке от основных дорог, мы набрели на тихое село. Я решил дать отдохнуть людям. Жители радушно встретили нас: накормили, напоили, а женщины принялись стирать белье и портянки. Впервые после отхода от границы я прикоснулся бритвой к лицу и сбрил уже довольно сильно отросшую бороду. К вечеру председатель колхоза, пятидесятилетний крепкий мужчина, распорядился забить барана. Прямо под деревьями были накрыты столы. Нас угощали мясом, жареной картошкой, квасом, молоком, ряженкой. Вместе с нами за столом сидели старики, женщины, дети. Всех интересовало, как дела на фронте, где немцы. Мы отвечали, что идем от самой границы, что делается в мире, не знаем, вчера немцы были в Староконстантинове и Бердичеве, в Хмельнике пока наши.
- А как, пустят германца дальше? - спросил совсем древний старик. - И много там наших супротив него?
Ответил председатель колхоза. Он сказал, что немцев мы били еще в 1918 году и если они придут сюда, то пойдем партизанить, как и тогда, в революцию.
Поздним вечером мы покинули наше пристанище и всю ночь шли то полем, то дорогой, то оврагами, пока наконец не увидели очертания города. По всей окраине его тянулись траншеи. Тут же были установлены орудия. Кое-где зарытые в землю по башню виднелись танки. Перед нами был Казатин. Нас остановили патрульные и, проверив документы, рассказали, как добраться до Сквиры.
Утром 11 июля застава прибыла в Сквиру. Небольшой городок буквально утопал в садах. У огромного пруда мы отыскали свою комендатуру. Группа бойцов вместе со Скляром, следовавшая из Проскурова эшелоном, была уже здесь. Тут же находились наши санитарки - матковские учительницы. Максим доложил мне, что капитан Гладких приказал отправить девушек с попутными машинами в Киев. Но возникло затруднение: во время бомбежки эшелона в Проскурове сгорели их документы вместе с другими вещами. Кто поверит в Киеве, что они учительницы? Время-то военное.
- Вот до твоего приезда я и оставил их пока в хате.
- Хорошо, - отозвался я, - подумаем, как быть дальше.
Клавдия Яковенко и Валентина Ковалева, видно, почувствовали, что разговор идет о них, и подошли к нам.