Наших войск западнее Истобного не было. Видимо, гитлеровцы устроили пальбу, завидев дзоты и траншеи, в которых не было ни одного человека. Такое случалось. Фашисты нередко бомбили или обстреливали пустые дороги, рощи, лощины, высоты. Как говорится, на всякий случай.
- Будем отходить, - сказал секретарь райкома. При дневном свете его лицо казалось бледно-желтым, уставшим.
- К Воронежу нам не пробиться, - заметил я. - Лучше, наверно, на Коротояк. Там, говорят, есть мост через Дон.
- Пожалуй, удобнее идти к Дону через село Сторожевое, - посоветовал секретарь райкома. - Оно нашего района. В нем рыболовецкий колхоз. Можно переправиться через реку на лодках.
Вначале шли полевой дорогой. Справа и слева простирались поспевающие поля пшеницы. Она хорошо укрывала нас от взора врага. Потом двинулись по глубокой лощине, пока не дошли до небольшой высотки с лесной посадкой. Солнце поднялось в зенит, палило нещадно. Хоть бы маленькое дуновение ветерка! Все в природе застыло, вымерло. На высоте в редком лесочке сделали короткий привал. Было хорошо видно, как через Истобное, поднимая клубы пыли, непрерывным потоком двигались немецкие мотоциклисты, бронемашины, танки, автомашины с пехотой. Все это растекалось по дорогам на Воронеж и Коротояк.
Покинув лесные посадки, мы час или полтора шли под гору и оказались в довольно глубоком овраге, заросшем камышом и кустарником. Овраг привел нас к небольшому селу, дома которого прилепились к берегу мелководной речушки. Это был хутор Россошки. Наши попутчики разошлись по домам. А нам следовало пополнить продовольственные запасы.
Июльская ночь коротка. Не успел сомкнуть глаз, как уже засветало. Дежурный по заставе тихо подал команду: "Подымайсь!" Быстро встали командиры отделений, без суеты построили своих подчиненных. Вперед выехал на повозке старшина. Сноровисто собрались и наши попутчики.
Часа четыре шли по ровному полю. Потом впереди замаячил темный лесок. Кто-то сказал:
- Хутор Матюшкин.
Домов почти не видно. Их укрыли густые фруктовые сады.
Неподалеку от Матюшкина пролегал овраг, тянувшийся километров на двадцать, если не больше. Это была мощная естественная противотанковая преграда. Дальше виднелась густая роща. Туда мы и двинулись. С большим трудом нам удалось спустить по крутому склону оврага повозку. Выехать же было еще сложнее. Пришлось снять с повозки все, что на ней находилось, и на себе поднять наверх. Вытянули и саму повозку. Еще около часа шли мы по опушке рощи, пока наконец не оказались на окраине села Сторожевого, примостившегося на крутом берегу Дона.
Подойдя к селу, увидели такую картину. В садах, у домов, на улицах, прямо на берегу сидели, ходили, стояли женщины, старики, дети. Тут же располагались красноармейцы, в большинстве раненые. Рядом паслись коровы, лошади, овцы. Все это осело у Дона с намерением перебраться на другой берег. В распоряжении переправлявшихся было с десяток лодок. У них толпилось несколько сот людей гражданских и военных. Мешая друг другу, они пытались сесть в лодки. Однако переправиться через реку никому не удавалось. Переполненные людьми лодки переворачивались, так и не отойдя от берега. Слышался шум, крики, плач детей. Появились вражеские самолеты. Они пронеслись над переправой на бреющем полете и из пулемета обстреляли собравшихся. Это усилило панику. Самолеты появились вновь. Люди заметались, ища спасения от пуль.
Видя это, секретарь райкома, начальник милиции и я приняли решение развернуть нашу группу в цепь, оттеснить толпу от берега и установить жесткий порядок переправы. Решили в первую очередь отправить за Дон женщин с детьми, затем раненых, потом остальных. Последними переправятся бойцы и командиры. Осуществить наше намерение, однако, было не так-то просто. Но постепенно страсти улеглись. Каждый стал терпеливо ждать своей очереди.
Оказавшись неожиданно "комендантом" переправы, я приказал собрать к причалу все лодки, на которых могло разместиться сразу не более шестидесяти человек, и, разбив местных рыбаков на бригады гребцов, назначил младшего политрука Гончарова старшим над ними. На каждую лодку посадил еще по бойцу в помощь ему. Через коридор, образованный пограничниками, сержанты Пугачев и Век-шин провели первую группу женщин и детей. Начались рейсы на восточный берег Дона.
Группу за группой отправляли мы стариков, женщин, детей и раненых бойцов. Потом остальных в порядке очередности. Так было перевезено около семисот человек. Когда люди оказались на том берегу и наступило относительное затишье, мы вместе с погонщиками скота из эвакуированных совхозов и колхозов с большим трудом загнали в воду несколько сот лошадей и коров, и те поплыли на восточный берег. Трудности возникли с переправой овец. Овцы никак не хотели "садиться" в лодки. Первый "овечий рейс" был не совсем удачным. Часть животных на середине реки выпрыгнула из лодок и затонула. Однако когда на другом берегу овец скопилось значительное количество, они охотно подходили к лодкам и переправа пошла быстрее. Так перевезли четыреста или пятьсот овец.
За ночь в селе снова скопилось немало граждан, бойцов и командиров. А на рассвете в районе хутора Матюшкин возникла ружейно-пулеметная стрельба, в которую постепенно вклинилась артиллерийская. Несколько снарядов разорвалось в селе и в Дону. Прибежал связной от Джамолдинова, который оставался в Матюшкине с группой бойцов для прикрытия.
- В хутор ворвались немецкие танки с десантом автоматчиков, - доложил боец. - После перестрелки мы отошли за овраг и окопались. Легко ранен пограничник Бондарь, а лейтенанту три пули прошили гимнастерку, но только спину обожгли. Он просил узнать, как быть дальше?
- Передайте Джамолдинову, чтобы продолжал наблюдение за хутором. При изменении обстановки немедленно доложить мне. По сигналу белой и красной ракет прибыть сюда, к переправе.
Пока шел этот разговор, к переправе подъехали десятка два конников. Многие из них сидели на своих скакунах прямо без седел. На плечах каждого была плащ-палатка, на груди - автомат. Всадники сразу направились к переправе. Сержанты Пугачев и Векшин с помощью других пограничников попытались остановить конников. Но те упрямо напирали на них. Тогда со старшиной Городнянским и остальными пограничниками заставы я поспешил на помощь. Дело едва не дошло до стычки. К счастью, в это время на дороге показалась легковая автомашина. Из нее вышли двое в темно-синих шоферских комбинезонах и генеральских фуражках. Мы находились внизу, у переправы, а люди, поверх одежды которых были надеты комбинезоны, стояли наверху у обрыва. Такое расположение делало их рослыми и широкоплечими. Один из прибывших властным голосом скомандовал:
- Коменданта переправы ко мне!
Это охладило пыл конников, они быстро покинули переправу и от села Сторожевого поспешно удалились по берегу на север.
Я доложил о том, что произошло. Легковая машина с генералами тронулась к югу на Коротояк.
Еще двое суток перевозили мы в лодках раненых и беженцев на восточный берег. Немецкие автоматчики дважды пытались ворваться в хутор Матюшкин, но пограничники под командованием лейтенанта Джамолдинова встречали их дружным огнем. Немцы бежали под защиту своих танков.
В одну из пауз я передал Джамолдинову, чтобы он оставил занимаемый рубеж и присоединился к нам. Застава переправилась через Дон. Мы оказались в селе Анашкине, куда в скором времени прибыл усиленный стрелковый батальон одной из частей 6-й армии. Из-за незнания обстановки командир батальона разрешил людям разойтись по домам, а артиллерийскую батарею, минометы, станковые пулеметы оставил прямо на улице. Техника стояла в том порядке, как подразделения следовали на марше.
С младшим политруком Гончаровым я разыскал командира батальона, представился.
- Начальник заставы 92-го погранполка.
- А что, на Дону теперь граница? - иронически произнес комбат.
- Все движется, и граница тоже передвигается, - сказал я спокойно, - а вот беспечность - она в любом месте неоправданна. Ваши люди думают, что и войны уж больше нет. Побросали технику, сами разошлись по хатам, надеются, что впереди река. А она не так уж широка. Смотрите, чтобы немецкие пулеметчики вас не пощипали.