Через десяток минут Городнянекий вернулся и доложил:
- Есть один дом. Правда, будет тесновато. Но чисто. Да и жильцы приглашают, говорят - для всех места хватит.
Мы прошли в сад. Неподалеку от калитки виднелось большое одноэтажное деревянное почти квадратное здание с множеством дверей и сплошной террасой. Вошли в него. Разместились по комнатам. Вышло по два-три бойца на каждую комнату. В одной обосновались мы с политруком Гончаровым. Старшина Городнянский принес ужин. Вошла хозяйка, женщина лет сорока. Согрела чай. Мы сняли куртки, сели за стол. Женщина долго рассматривала нас, а потом спросила:
- Вы медики?
- Нет, - отозвался я. - Я командир, а он политрук. А у вас что, болен кто-нибудь?
- Да нет, - сказала женщина, - такие петлицы, как у вас, до войны носили пограничники. Но ведь пограничники служат на границе. А тут фронт. Вот я и подумала, что медики. У них тоже петлицы зеленые, только чуть темнее.
И она умолкла. На лицо ее легла печать раздумья.
Мы поняли, что женщина что-то хотела сказать, но не решилась. Я продолжил разговор:
- А у вас кто-то служил на границе?
- Нет, - ответила она и опять задумалась.
Я сказал, что мы с политруком войну встретили на западной границе. Отходили через эти места. Теперь идем снова к родным заставам.
- Вот как, - удивилась женщина. И призналась: - До войны я работала в Харьковском пограничном училище. Сколько мы провожали питомцев этого училища на границу... - И посмотрела на меня, потом на политрука: - Из вас случайно никто не учился в нашем училище?
- Нет, - ответил я, - Иван Иванович стал офицером в войну, а я кончал Саратовское пограничное училище.
Женщина присела и стала рассказывать о черных днях фашистской оккупации. Я понял, как у нее наболело на сердце. Потом спросил:
- Почему же вы не эвакуировались с училищем?
- О, это вопрос сложный, - произнесла женщина. - Можно ли об этом рассказывать? Да и кто мне поверит, кроме того человека.
- Кто этот человек?
- Он работал у нас в училище. Когда фронт приблизился к Харькову, он сказал мне: "Вы уроженка Белгорода, езжайте туда. Там к вам придет наш человек и скажет, что вам необходимо делать в тылу врага". - Она подлила нам чаю и продолжала: - Время шло, ко мне никто не приходил. Я решила вернуться в Харьков в надежде встретить знакомых людей. Но жить было не на что, и я устроилась работать в саду. Немцы открыли в этом здании "контору" по переработке фруктов. Они консервировали яблоки, груши, сливы. Рабочие, которые исполняли эту работу, через три-четыре месяца куда-то исчезали, а вместо них прибывали новые. Это показалось мне подозрительным. Тогда я познакомилась с одним из вновь прибывших. Он работал в канцелярии. Мой знакомый сказал, что это вовсе не контора по переработке фруктов, а филиал разведшколы немцев. Я собрала много материала об этой разведшколе и о тех людях, кто учился в ней. Посоветуйте, как мне найти того товарища, который оставил меня в тылу врага.
- Да, - заметил я, - это интересно. Но человека, что оставлял вас в тылу, найти в данной ситуации довольно сложно. Да и жив ли он? Вот что я вам посоветую. Нам надо уходить. Но вслед за нами сюда придут сотрудники территориальных органов государственной безопасности. Расскажите все им.
Женщина поблагодарила нас и ушла. А я лежал и думал об этой мужественной патриотке, которая сама себе поручила и выполнила сложное разведывательное задание, рискуя жизнью. Сведения, которые она собрала о гитлеровской разведшколе и о тех, кто учился в ней, пригодятся нашим чекистам. Не помню имени этой женщины. Но и сегодня вспоминаю о ней, советской гражданке, выполнившей свой долг в тылу врага.
Так неожиданно мы побывали на территории одной из разведывательных школ, готовившей агентов, с которыми нам все это время приходилось бороться, с кем еще предстояло бороться до конца войны и после нее.
Утром мы продолжали свой марш. Прошли Холодную гору и оказались на северной окраине Харькова. А во второй половине дня прибыли в село Черкесско-Лозовую. Оно лежало в глубокой лощине вдоль берега замерзшей реки. В центре на небольшой площади возвышалось здание школы. Тут размещался штаб полка. Я доложил командиру полка полковнику Блюмину о прибытии и о ночевке в бывшей немецкой разведшколе. Он сделал пометку об этом на листе бумаги, а потом спросил, как мы дошли, каково самочувствие людей, настроение. Затем показал телеграмму, в которой начальник войск охраны тыла Воронежского фронта предписывал нашему полку выйти на рубеж Нижняя Сыроватка - Новая Водяга. Командный пункт полка расположить в городе Красный Кут.
Помолчав, Блюмин добавил:
- Части Красной Армии подходят к Днепропетровску. С каждым днем увеличивается участок, охраняемый полком. Резервный батальон уже задействован. Теперь я вашу заставу вывел в резерв. Завтра утром к вам в подчинение перейдут саперный и учебный взводы, с которыми вы и должны убыть в Красный Кут. Подготовьте там место для расквартирования штаба полка. Мы тронемся вслед за вами. - Блюмин достал карту, показал ее мне: - Здесь расчет на марш, маршрут движения. Готовьте людей.
Выступили на рассвете. Исходный пункт - город Дергачи прошли в назначенное время. Потом выбрались на шоссе Харьков - Богодухов. На обочинах его валялась подбитая вражеская техника. Особенно ее было много в районе Ольховатки, где шли самые жаркие бои. Накренившиеся, с развороченными боками танки, разбитые орудия, обгоревшие машины всех марок Европы - все это теперь застыло, остановилось, бездействовало.
Ничто так не радует бойца на фронте, как поверженный враг. Только тот, кто пережил трудное лето сорок первого, кто стоял и выстоял против гитлеровских танковых лавин, мог по достоинству оценить все то, что теперь происходило на советско-германском фронте. И хотя нам приходилось не раз отступать и отходить, терять дорогих людей, драгоценную технику и сейчас, но уже ничто не могло изменить общего хода событий, заглушить победную песню, звучавшую в душе. Проходя мимо подбитых вражеских боевых машин, мы не без гордости смотрели на них. Взгляды бойцов словно бы говорили: "Ну что, не по зубам оказались просторы России? Не на тех напали..."
Слышались и реплики:
- А здорово им дали наши артиллеристы.
- Знай наших...
В середине дня мы сошли с шоссе на проселок и лесом напрямик двинулись к Красному Куту. Стемнело. Впереди послышался лай собак. Головной дозор доложил, что лес кончился, видны дома. По расчетному времени это и должен был быть Красный Кут. Расположив людей на опушке леса, я с дозорными прошел к домам начинавшейся здесь улицы. Сержант Шкуро постучал в окно крайнего дома. На стук никто не ответил. Тогда Шкуро настойчивей забарабанил по стеклу. Скрипнули половицы. Кто-то вышел в сени и, не открывая двери, спросил:
- Чего надо?
- Свои, не бойтесь.
Дверь приоткрылась. Я осветил фонарем стоявшего на. пороге старика.
- Скажи-ка, отец, в городе наши есть?
- Нет, - отозвался старик хриплым голосом, - вы будете первыми.
И он пригласил нас в дом. Мы узнали, что немцев в городе нет, но есть местная полиция. Немецкий комендант находится на сахарном заводе.
- Далеко это отсюда?
- Да километров пятнадцать, пожалуй, будет.
- А солдат там много?
- Сказывали, с десяток, может, чуток больше.
- А знаете, где на вашей улице живет полицай?
- Знаю.
- Тогда вот что, отец, одевайся, пойдешь за ним и скажешь, что у вас в доме остановился немецкий офицер, пришла, мол, какая-то их часть, требуют полицая.
Старик ушел.
Мы расположили вокруг дома отделение сержанта Векшина, а старшину Городнянского с тремя бойцами оставили в сенях. Они пропустили, как было условлено, возвратившегося старика, а полицейского схватили и отобрали у него оружие.
Ни жив ни мертв стоял он посередине комнаты, не понимая, что произошло, но чувствуя, что случилось непоправимое.
- Ну что, господин полицейский, давайте будем знакомиться.
Он вытянулся, руки по швам. Мелкая испарина покрывала его лицо. Заниматься полемикой нам было некогда, сразу приступили к делу.
- Знаешь, где живет начальник полиции?
- Знаю.
- Хочешь искупить свою вину перед советским народом?