Быстро, бесшумно отпрянул. Вместо рта у нее было что-то страшное, темное.
Ушел и не возвращался. А что делать безоружному? И ментов не вызовешь. Нельзя засвечивать квартиру. Будет допрос, а куда она шла ночью, а скока даме лет, а что к тебе ходит эта девка малолетняя. А начнут всё рыть и копать? И так уже дворовая шпана к нему присматривается, позавчера и Светку спрашивали «А ты к кому идешь, девочка?» А Светке вообще непонятно сколько лет, хоть она и каланча.
Ушел подальше, дверь закрыл. Врубил телевизор. Благодаря чему с лестницы не доносилось ни звука. Радуются легкой добыче, под-донки. Еще и сифилитики, может быть.
Кончился фильм, подкрался к дверям. Жива. Она уже стояла одетая, скрючившись, как Акакий Акакиевич в мультфильме. В ярком свете люминесцентной трубки стояла. Никого не было. То ли их спугнули, все же это лестница. Мало ли, лифт поехал.
Р. потоптался в прихожей и снова удалился. Почему она не звонит в дверь? И не уходит к тому же. А, она боится идти во двор. Впустить ее? Да пусть сама решает!
Нарвалась все-таки. Да все они через это проходят.
Будучи добрым по натуре человеком, Р. в конце концов открыл ей дверь (она позвонила). На вопрос «Где была» сказала, что ее избили, отобрали мобильник и двести рублей последних денег.
Он тут же отвечал: «Ничего, купим тебе мобильник и денег дадим», с улыбкой ободрения. Заставил себя похлопать ее по плечу.
Он всегда им все обещал: в минуту умиления. Щедро так, у меня есть то, у меня есть это, дам тебе. Потом забывал обо всем.
Она вошла. Он, закрываясь, зорко посмотрел на противоположную дверь: тот глазок был залеплен шматком розовой жвачки, как плевком…
Говорила она уклончиво, глаза прятала. Лицо было страшно грязное, угол рта порван до крови. Долго снимала сапоги.
Тут только, посмотрев на ее лежащую на полу обувь, он понял: вместо кляпа они использовали ее сапог! То, что он видел страшное и черное, что накрывало ее лицо, это было голенище!
Она рассказала, что Они вошли за ней в подъезд, она слышала, что кто-то входит следом, и даже придержала дверь. (Воспитанный ребенок.)
Все, подумал он безнадежно, когда она скрылась в ванной, это за мной. Надо продавать квартиру. Они меня не оставят в покое.
Здесь удобно, гараж, зеленый район, да. Но народ в старых домах люмпенский, шпана. За мной уже пришли! Почему они все это делали под моей дверью, на виду? На противоположной двери заклеили глазок.
Чтобы я вышел и на мне вскочить в квартиру. Что я не пожалуюсь, а то всплывет история с малолетними.
Верка долго сидела в ванне, мылась, потом вышла в его халате и в полотенце на голове, неся кучу мокрой одежды: оппа, все с себя постирала, вот хозяйка! Все развесила на батареях в гостиной. Джинсы, свитер, носки, остальное.
Он подумал и выдал ей постель из сундучка с грязным бельем и старое одеяло с антресолей, и велел спать в гостиной («Я поработаю»). Про ужин она и не заикнулась. И в спальню к нему не полезла. Якобы заснула.
Он поплелся после нее в ванную, вымыл с порошком свою джакузи, потом все облил кипятком из чайника.
Больше Верка не придет. Это было последнее предупреждение.
— Ты сюда пока что не ходи ни в коем случае и никогда, — сказал он ей утром.
Она выпила чаю, от бутерброда отказалась. Лицо у нее было опухшее, синеватое. Рот раздулся. Совсем другой человек. Инвалидка какая-то.
Она ушла.
Да! О господи! Забыл дать ей денег.
Глазки
Поздно вечером женщина Р. пошла прогулять свои глазки, прогулять в прямом смысле этого слова, глаза эти переставали видеть, и она решила ночью, когда и не велено видеть, повести гулять свои эти глазки по набережной, над темной рекой, при сильном ветре.
Она так и называла их с недавних пор, «мои глазки», как «мои детки», про себя, с невыразимой любовью, как будто расставалась с ними.
История болезни есть история болезни, человек о ней не думает, может быть, только горестно вспоминает тот визит к пожилому врачу, которая все не хотела принимать, «прием закончен, женщина», так она выразилась, хотя до конца работы поликлиники еще оставалось добрых пятнадцать минут.
Врач настаивала на том, что Р. не записана, и дулась, когда та все-таки добилась своего и села на стул казни. Дело в том, что у Р. был так называемый острый случай.
Ну и врач опять-таки на нее накричала, что где вы ходили, всё, всё, ну поделайте уколы, ну что я вам могу сказать!
Выписала рецепт, все так же надувшись.
— А что, — спросила Р., — надежды нет?
— Ну надежда, что надежда. Я же сразу увидела ваши глаза. Иногда такое берет отчаяние. У меня больше нет сил, понимаете? Поздно! — вдруг трезво и совсем не враждебно сказала врач. — Я вон тоже надеюсь, понятно? Понятно вам? Всё надеюсь на чудо. Соберите все силы, упритесь рогом! Иногда бывает…