Позже мне предстоит узнать от Видока: человек признается или сразу, или после долгого сопротивления. Есть лишь два пути, и Пулен решает пойти по второму.
— Я был с Жанной Викторией, — заявляет он.
— Само собой.
— Она подтвердит.
— Еще бы.
— Я в это время дремал, месье. Такому человеку, как я, надо иной раз отдохнуть.
— Еще бы, при работе в ночную смену. — Словно демонстрируя солидарность, Видок зевает, как бегемот, и трет глаза. — Доктор, — обращается он ко мне, — мешок при вас?
Удивительно, но мешок лежит, прислонившись к моей ноге, словно тихое животное.
— Поставьте на стол, пожалуйста, — с подчеркнутой медлительностью произносит Видок.
Зачерпнув табака из лотка на стойке, он возвращается по распевающим на все лады половицам.
— Забавная деталь, — замечает он, садясь. — День, который нас интересует, выдался довольно дождливым. От дождя бывает много грязи, это ведь не надо объяснять? — Он не сводит глаз с Пулена, словно ожидая подтверждения. — Океаны грязи. Так вот, когда я впервые встретился с горемычным месье Лебланом, то заметил кое-что необычное. Не дальше чем в метре от него. Сказать, что именно?
— Если хотите.
— Отпечаток ноги.
Он втягивает понюшку.
— Ты знаешь, Пулен, что обо мне говорят: я не забываю лица. И отпечатки ног тоже. В особенности твоих. Я сверился с досье, просто на всякий случай. Там сказано: «Пулен, Арно. Размер: миниатюрный. Размер ноги: тоже миниатюрный. На правой ступне серповидный шрам, в том месте, где вылез сапожный гвоздь».
Пулен скрещивает руки на своей птичьей груди.
— Из подметок, бывает, торчат гвозди, — роняет он.
— Верно.
— Отпечатки ног смывает дождем.
— Смывает. И этот тоже смыло бы, если бы я не вынул его из грязи. Весь целиком. Через пару часов у меня в кабинете он стал твердым, как штукатурка.
Видок запускает руку в мешок и извлекает кусок черной глины квадратной формы, с соломой по краям… и отпечатком ступни, похожим на окаменевшую ископаемую рыбу.
— А теперь, — говорит он, сияя, — не будешь ли так любезен снять сапог?
Когда доходит до дела, Пулен ведет себя точно так же, как головорезы в кабаре Денуа. Он подчиняется приказу, потому что не видит другого пути.
— Сам посмотри, — объясняет Видок, помещая ногу Пулена в глиняный оттиск. — Сидит как влитой. И погляди: форма серпа полностью совпадает. Да, мой друг, похоже, налицо полное совпадение.
Следует отдать ему должное, в его голосе не прозвучало ни нотки самодовольства. Он говорил как профессионал: он и сам строит церкви, но сейчас бескорыстно восхищается нефом работы другого мастера.
— Ботинок не соврет, мой друг. Да и зачем ему? Надень его, вот молодец. Нет, подожди. Дай завяжу.
Молниеносным движением он приматывает ногу Пулена к стулу.
— Не обижайся, мой друг. Просто небольшая предосторожность. Но что-то ты побледнел. Эй, мамаша Мальтез! Еще графинчик для моего приятеля!
Как медленно наливает он на этот раз! Словно вино воплотило в себе процесс формирования одной-единственной мысли.
— Пулен, — он тихонько подталкивает собеседнику стакан, — ты много кем являешься — поверь, мне известны все твои ипостаси, — но ты не убийца. Пока.
Приставив сложенную чашечкой руку ко рту Пулена, он наклоняется к своему маленькому собеседнику, его глаза сверкают.
— Скажи, как было дело, — шепчет он. — И может, в мешке милосердия старины Видока найдется что-нибудь и для тебя.
Слышно, как где-то, в темных глубинах заведения, с наслаждением умывается кот.
— Мне повезло, — произносит Пулен. — Вот и все.
— В каком смысле?
— В том смысле, что я случайно оказался там. Если непременно надо знать, то у меня было там свое дело. Забрать тележку.
— Твою собственную, разумеется.
Глаза Пулена сузились еще больше.
— Ее кто-то оставил на улице.
— Продолжай.
— И тут я услышал шум, понятно? В переулке, что отходит от улицы Макон.
— Какой шум?
— Как будто… трудно сказать… как будто что-то пинали и кидали. Я подумал, надо пойти взглянуть, мало ли что.
— Тогда-то ты впервые и увидел Леблана.