— Товары, облагаемые пошлиной, имеются?
— Нет ничего, — заверяет его Видок. — Даже пучка овса.
— Что ж, в таком случае, — таможенник чешет лоб, — предъявите паспорта.
Я вижу нас словно бы его глазами: ну и зрелище! Мы с Видоком, оба с голыми руками, в изношенных жилетах и латаных-перелатаных штанах.
— Месье, — замечает таможенник, придвигаясь к Шарлю. — Кажется, я просил показать паспорт.
Шарль безмятежно смотрит в окно.
— Месье, — повторяет офицер, теперь уже с большим нажимом.
— К сожалению, у него нет паспорта, — вмешивается Видок. — Этот господин задержан жандармерией.
— В самом деле?
— Вот мои документы. Я…
— Держите, пожалуйста, руки на свету.
Скорчив недовольную гримасу, офицер склоняется над бумагами. Вдруг отступает на шаг. Его лицо озаряется глупой, неизвестно откуда взявшейся улыбкой.
— Это вы! Я так и знал!
Сорвав фуражку с головы, он прижимает ее к сердцу.
— Месье Видок… какая честь!
— Вы слишком добры, мой друг.
— О-о! Послушайте, месье. У меня есть братишка. И у него с женой неприятности.
— Пропала, что ли?
— Точнее, загуляла. Я подумал, может, кто-то из ваших ребят сумел бы за ней проследить, застукать, так сказать, с поличным…
— Гм… — Видок выдерживает драматическую паузу. — Я вам так отвечу. Пусть зайдет на той неделе. Спросит меня лично.
— О, месье, вся наша семья перед вами в долгу. Вечном. — Улыбаясь, он прижимает ладони к лицу. — Сегодня же расскажу жене! Великий Видок!
Ореол славы окружает нас все то время, что мы проезжаем городские ворота, и Видока это не столько смущает, сколько раздражает. Он похож на быка, хвостом отмахивающегося от надоедливых мух. Целую минуту он избегает встречаться взглядом со мной или Шарлем.
— Ну вот, — произносит он, наконец. — Можно не платить тридцать су взятки.
И, рассеянно постучав по крыше, взывает к Гори:
— В штаб-квартиру! — И, подумав, чуть слышно добавляет: — Пожалуйста.
Кровь с моей руки в конечном итоге удается оттереть посредством зубной щетки (пожертвованной Коко-Лакуром) и большого куска виндзорского мыла. Месье Тепака так легко не ототрешь. В смысле, воспоминание о нем, о его ране, похожей на рот: края ее сближаются и вновь расходятся, кровь бьет толчками, льется у меня по рукам. Словно это не кровь другого человека прошла сквозь мои пальцы, а его жизнь протекла сквозь мою…
— Послушайте, Эктор.
Легкой затрещиной Видок возвращает меня к действительности.
— Мы отправим вас домой в карете, хорошо? Но прежде я расскажу вам, кто такой теперь Шарль. Рассказывать буду один раз и хочу, чтобы вы хорошенько все запомнили. Сумеете?
Не проходит и минуты, как прежняя история — с Тепаком, Агатой, Сен-Клу — уступает место новой. Шарль Рапскеллер теперь побочный сын виконта де Сент-Аманд де Фараль (мать — служанка, чья юбка однажды загорелась в непосредственной близости от отдыхающего после обеда виконта). Старый хрен, наконец, скончался от сердечной болезни, и в отсутствие законных наследников его собственность (хотя и не титул) переходит к Шарлю, который прервал свое религиозное образование, получаемое им в Страсбурге, и поспешил в Париж. По пути, в карете, он знакомится со мной — я как раз возвращаюсь с…
— … симпозиума по золотухе, — провозглашает Видок. — В Реймсе.
Шарль признается, что не знает, где остановиться, и я приглашаю его в пансион моей матери, потому что там низкая рента и прекрасные условия.
— Но он ведь унаследовал большие деньги, — замечаю я. — Разве для него не естественно остановиться в…
— В местечке получше, вы хотите сказать? Но ведь деньги еще не у него в кармане! Внезапно объявился племянник, о котором никто никогда не слыхивал, обнаружились какие-то юридические тонкости. Ничего серьезного, обычное дело при получении наследства. Пара-тройка недель — и адвокаты все уладят.
Цокая языком, он отсчитывает мне в ладонь пять двадцатипятифранковых монет.
— На текущие расходы, Эктор. От префектуры. Тратьте бережно. Ведите им счет. Мне ни к чему проблемы с бухгалтерией.
— А что насчет Шарля?
— А что насчет него?
— Ему ведь станут задавать вопросы…
— Знаете, — Видок еле заметно улыбается, — трудности возникли бы, будь у него хоть какие-то мозги. А от него, как я вижу, ничего не добьешься, кроме имени. Так что ему ничего не грозит. А если встретится кто-то чересчур любопытный, скажите, что его при родах уронила повивальная бабка.
В случае с моей матерью объяснять не приходится ничего. Достаточно произнести выдуманное имя виконта де Сент-Аманд де Фараль. Оно производит поразительный эффект — мать сначала вздрагивает, а потом в ее мозгу мгновенно оформляется некая мысль. К тому моменту, как Шарль кланяется и опускает в ее ладонь три золотые монеты — так легко и весело, будто это мраморные шарики, — она окончательно входит в образ любезнейшей хозяйки.