Я подзываю официанта и заказываю еще бутылку, а в дополнение к ней — pâté de foie aux pruneaux[19] и холодные boulettes,[20] а также два яблочных пирога и не помню, что еще. Мы едим и пьем среди сверкающих колонн, наблюдаем, как зарождаются и гибнут романы, пока к нам не обращаются с приветствием две женщины в шелковых бальных платьях с глубокими декольте. Они смотрят на нас так, будто мы ничуть не менее интересны, чем окружающие, которых мы столь увлеченно разглядывали до сих пор.
— Мы подумали, господа, что вам, наверное, нужна компания.
— Ну, конечно же, — бормочет Шарль.
Слегка приподнявшись, он тут же неуклюже шлепается на место.
Мне предназначается девушка лет примерно двадцати двух, с грубыми потрескавшимися руками, блестящими карими глазами и тонкими, горестно поджатыми губами.
— Виргиния, — представляется она.
— А я как раз собирался угадать…
Женщину, предъявляющую права на Шарля, зовут Берта. У нее голова, словно вытесанная из гранита, и такой вид, будто ее оторвали от важного дела, например от таза с замоченным бельем, к которому она мечтает вернуться.
— Нет, спасибо. — Она отводит предложенный бокал. — От шампанского я рыгаю.
— «Рыгаю», — ошарашено повторяет Шарль. — «Рыгаю».
Виргиния пробегает пальцами по моей руке.
— Ну, разве не красавчик?
— Дамы, — заявляю я, поднимаясь на ноги и покачиваясь. — Не пора ли нам?
При этом я рассчитываю, что мы пойдем наверх, в один из домов терпимости. Однако Виргиния ведет нас прямиком вниз, в сад и далее за ворота.
— Разве мы не…
— Небольшая проблема с лицензиями, — объясняет она. — Не беспокойся, у нас чудные комнатки, и четырех кварталов отсюда не будет.
Шарля заносит то вправо, то влево, и лишь благодаря мощной хватке Берты он еще сохраняет вертикальное положение. К тому времени, как мы добираемся до улицы Друа-Мюр, он практически висит на ней, во весь голос хрипло распевая:
Я милашку одну знаю, В лодочке ее катаюсь, Гребу назад, гребу вперед, Куда хочешь поплывет…— Хватит, — шепчу я ему на ухо.
Хоть направо, хоть налево… Это ж надо так орать! И опять вперед-назад…— Заткнись! — шипит Берта. — Прицепятся жандармы!
— Вы мне напоминаете козла, который у меня раньше был, — провозглашает он.
— Вот уж спасибо за комплимент.
— А там, где вы живете, есть игральные карты?
— Ну, наверное, — неуверенно отвечает она.
— А кегли?
— И кегли, — косится она.
Свернув в переулок Пикпус, мы оказываемся перед растрескавшимся побеленным фасадом, увитым плющом. В окне горит одна-единственная лампа.
— Всего три лестничных пролета, — сообщает утешительную новость Виргиния.
Учитывая, что Шарль спотыкается, кренится и едва не падает, на преодоление этих пролетов, кажется, уходит вечность. Только Шарлю показывают комнату, он, как подкошенный, обрушивается на незастеленную кровать и мгновенно засыпает.
— Не очень-то он умеет пить, — замечает Берта.
Пожав плечами, она придвигает стул к единственной в комнате свече и берется за потертую, синего цвета вышивку.
— Присмотрите за ним, — говорю я. — С ним ведь все будет в порядке?
— Не думаете же вы, что я стану его будить? Это у меня первый перерыв за весь день.
— Но он не любит, когда его оставляют одного. Он любит, чтобы кто-нибудь был рядом, пока он спит.
— Дорогуша, с ним все будет в порядке, — мурлычет Виргиния и тянет меня за рукав.
Однажды Видок, рассуждая на разные темы, высказал предположение, что у меня никого не было со времен Ватерлоо. На самом деле я в последние годы приобрел некоторый опыт общения с проститутками — достаточный, чтобы оценить достоинства Виргинии. Начать с того, что у нее есть зубы. Далее, ее лицо не вызывает ассоциаций с пудингом, когда вы к нему прикасаетесь. И, в-третьих, на протяжении всего времени оно сохраняет то доброжелательное выражение, с которым Виргиния приблизилась к нашему столику в кафе.
Одну вещь я все-таки забыл: как возбуждает женская влажность. Словно целый континент ждет, пока его откроют, и я могу лишь благодарить моего маленького отважного исследователя, который помогает стряхнуть сковавшую остальной организм сонливость. В последовавшем изнеможении присутствует и удовлетворение, как после хорошей работы.
— Сколько…
— О, некуда спешить, — отзывается Виргиния.
В какой-то момент я осознаю, что обнимаю не ее, а простыню под ней. Поскольку простыня ничуть не менее податлива, я мгновенно засыпаю и тут же оказываюсь в Сен-Клу. Опять пробуждается к жизни Большой Каскад, снова передо мной распростерт белый как полотно и отяжелевший месье Тепак. Из раны в боку хлещет кровь.