— Кажется… мы проиграем, — выдыхает Шарль.
— Продержись еще несколько секунд!
Словно в лихорадке, я отодвигаю кровать от стены и подтаскиваю ее к трюмо.
— Отлично, — шепчу я. — На счет «три» бежим к окну. Раз… два…
Трюмо поддалось, но кровать держится. Пока.
— В этом самое веселье, — говорю я. — Будем лезть вниз…
— Вниз?
— Да, таковы правила игры. Первый, кто коснется ногой земли, получает приз.
— Ну, не знаю…
Позади нас дверь проламывается еще в одном месте.
— Я полезу первым, — объявляю я. — Ты за мной…
— Нет, не надо!
Не колеблясь больше ни секунды, он ставит ногу на первое колено трубы, пробует его на прочность и опускается ниже. Тремя секундами позже Шарль исчезает из поля зрения.
Я следую за ним. Путь освещается лишь тонким месяцем, ноги у меня неповоротливые, руки занемели. Глаза словно кто-то сдавил пальцами. Бросив взгляд в окно, я вижу там свечу Гербо. Вновь зажженная, она описывает круги в темноте.
Я набираю полную грудь воздуха. Осторожно опускаю ногу, и удивительным образом оказывается, что ее поджидает следующее колено трубы.
Меж тем я утратил всякое представление о местонахождении Шарля. Я почти готов поверить, что, кроме меня, в мире никого нет, пока моя нога не попадает в странную нишу, явно не являющуюся частью архитектурного замысла. В ответ раздается пронзительный визг, что-то вцепляется мне в обе ноги, а потом начинает ползти по ним вверх.
Океан крыс, красноглазых от злости. Они суетятся у меня в волосах, визжат, вцепляются в руки и ноги. Со стоном я их отдираю, но тут же появляются новые: с шелковой шерстью, скрежеща зубами. И пока я перепрыгиваю с трубы на трубу, они следуют за мной, как бесчисленные укоры совести.
Наверное, последний отрезок пути я преодолеваю прыжками, но чувствую себя при этом так, словно еду на крысах, как можно ехать на волне. Вместе с ними я приземляюсь на мостовую и некоторое время лежу, оглушенный и изнуренный.
Встаю. За спиной у меня кто-то тихо стонет.
— Ну и ну… — Шарль сидит, прижимая колени к подбородку. — О боже… крысы… Господи боже…
— Забудь, — успокаиваю я его. — Они ушли.
В переулке ни звука, ни ветерка. Я различаю во мраке косматого пса, груду рыбьих костей, воняющую мусорную кучу и, на некотором расстоянии, отблеск янтарного света.
После чего, откуда ни возьмись, между светом и нами вырастает фигура.
— Прошу прощения, месье! — восклицает Шарль. — Не могли бы вы…
— Вот вы где. — Это Гербо.
Тон его лишен всякого намека на вежливость.
— Послушайте, — начинаю я. — Мы можем заплатить. Честно говоря, у нас денег куры не клюют.
— Мне хорошо платят.
— Тогда отпустите моего друга, — продолжаю я. — Он ни в чем не виноват.
— В том-то и дело, доктор. Еще как виноват!
Гербо извлекает из-под куртки пистолет.
— Это тоже такая игра? — спрашивает Шарль.
Я заталкиваю его себе за спину.
— Мне все равно, кто из вас будет первым, — усмехается Гербо. — Ночью все кошки серы.
Очень медленно и тщательно он прицеливается мне в сердце. Взводит курок. Прищуривается…
Вдруг происходит непредвиденное — у него подкашивается колено.
Потом другое.
Он с ревом валится на бок.
В глубокой тени у него за спиной происходит какое-то движение. Во мраке смутно вырисовывается фигура человека, он стоит пригнувшись, и в руке у него блестит лезвие ножа. Человек выпрямляется и заполняет собой пространство, прежде занятое Гербо.
— Кто вы? — спрашиваю я.
Человек невозмутимо убирает нож и приближается к извивающемуся телу.
— Я требую, говорите! Кто вы?
— Ах, так? — следует сухой ответ. — А «спасибо»?
Женский голос. Одного этого достаточно, чтобы заставить меня умолкнуть. Шарля же происходящее, по-видимому, только вдохновляет. Не отрывая взгляда от корчащегося Гербо, он осведомляется:
— Что вы с ним сделали?
— По сухожилию полоснула, всего-то. — Женщина пожимает плечами. — Я однажды видела, как такое проделали со скаковой лошадью.
— Сука!
Гербо предпринимает попытку подняться.
Она пинком возвращает его в исходное положение.
— Цыц! Или скажу твоим дружкам, что тебя уложила девка.
— Он только потому злится, что проиграл, — объясняет Шарль. — Теперь ему еще завтраком нас угощать.
Смеясь и качая головой, женщина неожиданно срывает с себя плащ и протягивает его мне. Только сейчас я замечаю, что по пояс гол и мой торс покрыт порезами, ссадинами, синяками и укусами. Замечаю я и кое-что еще: подкладка плаща ярко-алого цвета. Как гребешок у петуха.