— А ее сын? Как его звали?
— Звали… — повторяет Папаша Время. — Как же его звали…
Его глаза тускнеют, щеки западают… Внезапно лицо старика озаряется, словно внутри у него, откуда ни возьмись, разгорелась искра, и он каркает:
— Ха! Вергилий! Именно так его и звали! Разве не знак, что его послали нам небеса? О, Эктор, вы сейчас уходите, скажите, не могли бы вы помочь мне… монетой-другой? На дилижанс до Вернона? Спасибо, вы так добры. А насчет свадьбы, я в отчаянии, что не могу пригласить вас, но моя невеста хочет, чтобы торжество проходило в узком кругу. Такая, знаете ли, простая девушка. Надеюсь, вы поймете…
Глава 42 РОДИМОЕ ПЯТНО
— Нет, — качает головой Видок. — В такое поверить невозможно.
Я являюсь как раз в момент, когда он усаживается завтракать. Что за безмятежная сцена. Кофейник севрского фарфора, такая же чашка, из носика кофейника вырывается пар, в высокие, до пола, окна вливаются ароматы лимона и апельсина… Сам Видок — еще расслабленный, спокойный после ночного отдыха — облачен в халат с открытым воротом, мягкую шерстяную рубаху с ворсом и красные брюки.
В этот момент вбегает Эктор. Красный, распаленный последними событиями, жаждущий о них поведать. Благолепию конец.
— Мальчик-двойник? — восклицает Видок. — Которого протащили под носом у двух сотен вооруженных солдат? В игрушечной лошадке?
— Так утверждает профессор.
— И какого черта мы должны ему верить?
— Такого, что… с ним достаточно один раз побеседовать. Ему незачем лгать. И он единственный живой свидетель.
— Что вы говорите? И о чем же он свидетельствует? Он хоть раз видел своими глазами Луи Шарля? Разумеется, нет. Чтобы докладывать об этом деле в Министерстве юстиции, мне нужно нечто большее, чем воспоминания вашего задорного старичка.
Подцепив булочку на нож для масла, он в три укуса поглощает ее. В следующее мгновение раздается приглушенный, мягкий звон колоколов Сен-Северина. Ему отвечают колокольные звоны на другой стороне реки, и несколько минут длится эта перекличка.
Воскресенье.
Возможно, именно этот факт подвигает Видока воззвать к высшей силе.
— Господь всемогущий! Все, о чем я прошу, — это хоть самое завалящее доказательство! Разве это так много? Что-нибудь, чтобы меня в итоге не засмеяли!
— Не знаю, почему вам недостаточно моего рассказа, — заявляю я. — Я привел вам свидетельство очевидца…
— Демагогия.
— Я дал вам личные записи моего отца…
— Благодаря которым мы не продвинулись вперед ни на шаг, чтоб ему пусто было!
Наверное, выражение моего лица заставляет его смягчиться и умолкнуть. Потом он произносит негромко и слегка ворчливо:
— Отлично. Давайте сюда дневник.
В его движениях нет никакой аккуратности. Он бесцеремонно перелистывает отвердевшие страницы.
— Вот что меня беспокоит, Эктор. Последняя строка. «На этом пока все». Наводит на мысль, что продолжение следует. Вам не кажется?
— Продолжения нет. Я искал.
— Но в этом не прослеживается логики. Нам известно, что вашему отцу никто не мешал писать заметки. Известно, что у него не было острой необходимости спешно зарывать дневник — никто ведь даже не знал, что записи существуют. Так почему же он прервался на самом интересном месте? Почему не изложил все обстоятельно, как делал прежде?
В высокие окна врывается свежий ветерок и колышет страницы, будто травы на лугу. Видок готов уже закрыть дневник, но тут что-то привлекает его внимание.
— Подождите-ка, — цедит он сквозь зубы.
Он подносит книжку к свету. На внутренней стороне задней обложки видна трещинка, образовавшаяся, кажется, в результате давления изнутри.
— Господи, — бормочет Видок. — Глазам своим не верю…
Он просовывает палец под кожаную обложку… и через несколько секунд извлекает плотно сложенный лист бумаги. Он раскладывает его на столе, рядом с закусками и медом.
Для предъявления по месту требованияПодлинность объекта подтверждается наличием следующей особенности: родинка, темно-коричневого цвета, около сантиметра в диаметре, между безымянным пальцем и мизинцем правой ноги.
Ваш
доктор Эктор КарпантьеВзгляд Видока — жесткий взгляд охотника. Рот сузился до тонкой линии.
— Это почерк вашего отца? — спрашивает он.