- Сколько мул ты имел? Сколько сын? Сколько дочь? Сколько брат? Сколько сестра? Мой отец пал в бою.
Леди Милдред бросила на него испуганный взгляд. В седой бороде старика застряли куски мяса.
- Что, простите? - переспросила она.
Но вельможа свое дело сделал. Он счел, что и так сказано больше, чем в таких случаях полагается, и, по правде говоря, сам был несколько ошарашен беглостью сымпровизированной английской речи, а потому, нервно улыбнувшись леди Милдред, вновь принялся за еду и больше уже к своей соседке не обращался.
- Из этих двух белых женщин ты бы какую взял?
- Толстую. Но они обе страшные.
- Да. Наверно, английские джентльмены очень тоскуют, когда женятся на английских дамах.
Наконец, когда с витаминами было покончено, виконт Боз поднялся произнести тост за здоровье почетных гостей. Его речь была встречена громкими аплодисментами и переведена на английский язык придворным переводчиком:
"Ваше величество, дамы и господа. Сегодня на мою долю выпали большая честь и огромное удовольствие приветствовать в нашем городе с распростертыми объятиями братской любви леди Милдред Порч и мисс Тин, двух дам, известных во всей европейской державе своей беззаветной борьбой в защиту человека от животных. Мы, азанийцы, - независимая и древняя нация, однако и нам есть чему поучиться у наших северных и западных белых братьев. Мы тоже, в свою очередь, стараемся, как можем, защитить человека от животных... - Тут министр внутренних дел отвлекся и во всех подробностях описал, как он недавно отделал топором дикого кабана. - ...Однако по пути прогресса мы следуем за великими нациями Запада и Севера, и прежде всего за их достойными представительницами, которые сегодня здесь присутствуют. Дамы и господа, давайте же будем современными, давайте же, все как один, подымемся на защиту человека от животных. Ведь именно к этому призывают нас наши гостьи, провозвестницы Прогресса и Новой Эры. Разрешите мне в заключение поднять этот бокал за здоровье леди Милдред Порч и мисс Тин и пожелать им долгих лет жизни и многодетности".
Все выпили стоя. Соседи Боза поздравляли его с замечательной речью. Необходимости в ответном тосте, судя по всему, не было, в противном случае почтенной леди Милдред, которая обычно за словом в карман не лезла, на сей раз пришлось бы очень нелегко. Что же касается Сета, то он, похоже, не слышал слов министра. Император сидел молча, погрузившись в глубокие раздумья. Леди Милдред попыталась было завести с Сетом разговор: "Речь очень трогательная, но, мне кажется, он неверно понял смысл нашего визита. Было бы интересно увидеть всех этих людей не во дворце, а у себя дома... Прошу вас, расскажите мне про каждого из гостей в отдельности... Они что, больше не носят национальные костюмы?.." - но получала лишь весьма расплывчатые ответы.
- Мне было очень интересно узнать про вашего дядю Ахона, - сказала она напоследок. Император рассеянно кивнул. - Надеюсь, его наконец-то вызволят из монастыря. Ведь монастырская жизнь бессмысленна, согласитесь? Это же чистый эгоизм - целыми днями только и думать о собственной душе. Мне кажется, граф, или кто он там, очень правильно поступил, что за ним поехал.
Но Сет и эти слова пропустил мимо ушей.
16 марта
После приема во дворце долго не могла заснуть. Пыталась дозвониться в посольство. Никто не брал трубку. Попыталась встретиться с мистером Силом. Сказал, что оч. занят. Чемодана Сары по-прежнему нет. Носит мои вещи. Вчера вечером попробовала поддеть императора - безрезультатно. Гуляла по городу. На улицах оч. много народу, к никто не работает. Судя по всему, что-то произошло с бумажными деньгами. Видела, как какой-то человек бил верблюда. К сожалению, полиции поблизости не было. Мне начинает казаться, что я трачу здесь время попусту.
Хотя монастырь святого Марка Евангелиста и был последнее время заражен ересью, он по-прежнему оставался центром духовной жизни Азании. В незапамятные времена именно здесь несторианские миссионеры из Месопотамии построили церковь; именно здесь, когда Амурат Великий объявил христианство государственной религией, были впервые возрождены несторианские догмы и рукоположено местное духовенство. В соответствии с давней, подкрепленной убедительными доказательствами традицией, протекавшая через монастырские земли речушка считалась потоком Кедроном, который, как полагали, тек под землей из Палестины и исцелял кожные болезни и сильные ожоги. Здесь же, наряду с прочими реликвиями более сомнительного свойства, хранились камень Давида, вонзившийся в лоб Голиафа (валун чудовищных размеров), листок с Бесплодной смоковницы, ребро, из которого Бог создал Еву, и деревянный крест, который несколько лет тому назад совершенно неожиданно упал с неба во время трапезы на Страстную пятницу. Однако как архитектурный памятник монастырь решительно ничем не выделялся: аркады и галереи отсутствовали, не было здесь ни библиотеки, ни балюстрад, ни здания капитула, ни трапезной с крестовыми сводами - вокруг большой глиняной хижины стояло несколько хижин поменьше, а единственным каменным зданием во всем монастыре была церковь святого Марка, построенная Амуратом Великим. Правда, смотрелась эта церковь превосходно: она стояла на высоком откосе, и из нее открывался сказочной красоты вид на земли ванда, раскинувшиеся на многие мили вокруг, и на Кедрон, что извивался серебряной змейкой вдали и, рассыпаясь тысячью переливающихся брызг, обрушивался водопадом в Изол, который лениво нес свои мутные воды в пяти тысячах футов ниже монастыря.
Среди полей возвышались огромные скалы вулканической породы, а на склонах гор темнели таинственные пещеры, откуда по ночам вылезали гиены; они раскапывали трупы, которые принято было свозить сюда со всей империи, чтобы мертвецы ожидали Страшного суда здесь, на святой земле.
Нгумо не терял времени даром. Дорога шла долиной, покрытой бурой,. скользкой травой, где, туземцы сакуйю пасли скот. Сначала караван двигался по утоптанной, ведущей в королевские северные вотчины дороге. Навстречу брели мулы, которых гнали на рынок; Нгумо приветствовали путники; держась необычно большими группами, они торопились в столицу в предвкушении Большого праздника, о котором последние несколько недель ходили самые невероятные слухи, наводнявшие рынки, деревни, джунгли; о предстоящем Празднике судачили, сидя у костров, оповещали друг друга, стуча по гнилым стволам деревьев на болотах; слухи эти, можно сказать, носились в воздухе и улавливались каким-то животным инстинктом - люди чувствовали, что затевается нечто грандиозное.
В дальнейшем, однако, караван свернул в открытое поле, и только груды камней, по которым можно было перебраться через реки, да изредка попадавшиеся на пути деревянные штольни свидетельствовали о том, что Нгумо не сбился с пути. Первую ночь путешественники провели среди пастухов. Простые люди признали в Нгумо крупного вельможу и привели ему своих детей, чтобы тот, на счастье, дотронулся до них рукой.
- Мы слышали, в большом городе перемены.
- Да, некоторые перемены есть.
К вечеру следующего дня они добрались до маленького городка. Местный вождь был заранее оповещен об их появлении. Он вышел Нгумо навстречу и, рухнув ничком на землю, посыпал голову пеплом.
- Мир дому твоему.
- Ты пришел из большого города, где произошли перемены. Что тебе нужно на моей земле?
-Я желаю твоему народу добра. Людям низкого происхождения не пристало болтать о том, что делают люди высокого происхождения.
Путешественники легли спать в хижине вождя и рядом с ней, а наутро он принес им меда, яиц, жареного цыпленка, темного пива в кувшине и корзину лепешек; Нгумо же расплатился с ним брикетами соли, и караван вновь тронулся в путь.
Третью ночь они спали под открытым небом - прошел слух, что где-то поблизости находится сторожевой отряд императора. Вечером четвертого дня они приблизились к монастырю святого Марка Евангелиста.