В блоке питания стояла нестерпимая жара от нагретых металлических стен, за которыми проходили теплоотводящие трубы. Даже каменный пол не принес Крестону облегчения. Отшвырнув окурок, он вытер мокрое лицо, подошел к обтянутому гуттаперчей люку в стене и двинул в него ногой:
– "Берта", открывай пасть, жратву принесли.
Люк с готовностью откинулся.
– А теперь, – сказал Крестон, когда корзины были опустошены, – я снова ложусь на пол и буду долго и с удовольствием отдыхать.
Маклин не мог не улыбнуться, глядя на него. Невозможно было сердиться на этого бесхитростного, непосредственного парня, лицо которого отражало все его мысли, Маклин прощал ему многое – и нежелание трудиться, и неровности характера, и не всегда тактичные намеки на отношения Маклина и перфоратистки Ли Керри. Молодость, что с нее взять! Вот и сейчас Крестон открыто, совершенно по-детски увиливал от работы. Напрасно осторожный Маклин указывал, что "Берта" голодна и, если она откажется работать, можно нарваться на скандал. Крестон только лениво отмахивался.
Так прошло полчаса. Маклин начал злиться и уже подумывал, не запустить ли в приятеля пустой корзиной, когда поза Крестона чем-то поразила его.
– Тьфу, черт! – расхохотался он. – А я-то ломаю голову… Ты лежишь точь-в-точь как покойный отец нашего шефа и на том же месте.
Крестон взвился, будто его кольнули шилом:
– Неужели это было здесь?
– В том-то и дело. Крисе водил меня сюда и разыграл целое представление в лицах. Честное слово, в нем пропал неплохой актер. Так вот, сначала их было двое, и они носились за Терригари по всему зданию. Он все пытался прорваться в кабинет, чтобы вызвать по телефону полицию, но они загнали его сюда. А потом появился третий… Когда утром отыскали трупы, они были продырявлены, как дуршлаг.
– Как дуршлаг… – машинально повторил Крестон и вдруг, подхватив корзину, ринулся вниз.
Маклин едва поспевал за ним. Но, спрыгнув с последней ступеньки, Крестон выронил корзину и попятился.
Навстречу ковылял тот же безобразный старик. Приятели отступили к стене, выставив корзины, как щиты. Хари осклабился:
– Не откажите, молодые люди, в любезности сообщить имя очаровательной блондинки в розовом пуловере, что сидит в пятой комнате.
– Ее зовут Ли Керри, – поспешно ответил Крестон.
А Маклин, нахмурясь, спросил:
– А затем это вам?
Хари заговорщически подмигнул ему:
– А разве я уже не могу пригласить женщину в приятное местечко, где можно замечательно провести время? Скажем, в "Голубую мечту" сегодня вечером, часиков эдак в восемь.
Посмеиваясь, он двинулся дальше, а озадаченные приятели уставились друг на друга, потом пожали плечами и одновременно плюнули.
В "Голубой мечте"
Улица привычно готовилась к вечерним развлечениям. Первыми вспыхнули рекламы лотерей. Искатели счастья атаковали электронные машины, выбрасывающие шестизначные числа. Машины учитывали психологию людей, люди старались угадать психологию машин. Угадавший загребал миллион. Иногда в газетах появлялись портреты счастливчиков, и новые сонмы страждущих спешили положить свои медяки у ног ненасытного Молоха удачи.
Одна за другой, как яркие гнилушки, освещающие только самое себя, загорались вывески дансингов и кинотеатров, кабачков с танцами и ресторанов со стриптизом. С пролетающего самолета улица казалась сверкающей змеей, делающей стремительный рывок.
Ли Керри выпрыгнула из вагона монорельсовой воздушки, и эскалатор, мягко шурша, опустил ее на мостовую. Маклин ждал на традиционном месте.
– Салют! – крикнула Ли, поднимая руку, чтобы он разглядел ее в толпе.
При неверном свете реклам она была необычайно хороша в коротком, сильно декольтированном платье нежно-голубого цвета. Светлые прямые волосы небрежно падали на спину и грудь, согласно последней моде. Маклин, высокий, подтянутый, с седеющими висками, походил на преуспевающего бизнесмена.
"Неудачник! – подумала Ли, с внезапным раздражением окидывая взглядом его красивое лицо. – Окончить университет – и работать лаборантом! Беден, но честен. Тоже мне рыцарь Печального Образа!"
Она с облегчением подумала, что эта затянувшаяся и совершенно бесперспективная связь сегодня наконец-то будет прекращена.
– Знаешь что? Пойдем в "Голубую мечту", – неожиданно предложил Маклин.
– Что это тебе захотелось в этот кабак? – удивилась Ли.
– Так. – Маклин рассмеялся: – Сегодня у меня чуть было не появился соперник.
Ли равнодушно пожала плечами.
Против ожидания, в "Голубой мечте" было вполне приличпо. Они прошли в малый, "семейный" зал. Эстраду занимал невиданный музыкальный гибрид – цыганский джаз, и тихие полузабытые мелодии создавали минорное настроение. Две красивые цыганки в мини-юбках заученно поводили плечами, обжигая публику сверкающим от белладонны взглядом. Вдоль стены стояли пальмы в нарочито старомодных горшках. Листья их блестели, будто начищенные. Официант ловко откупорил бутылку с тягучим янтарным ликером.
…А полчаса спустя в большом зале "Голубой мечты" встретились молодой Бигль и Хари.
– За удачу! – сказал Хари.
– За удачу! – откликнулся Джонни. – Финиш! Наконец-то! Двадцать лет тянулась эта история. Я был совсем сопляком, когда впервые услышал о "Берте". И потом, пока рос, отец все время твердил, что эта тайна должна быть нашей. Это было как заклинание. Сколько денег мы ухлопали на поиски! Двенадцать трупов проложили дорогу к этому парню с распылителем. А уж как Форрес прятал его! Слава богу, все это позади. Завтра мы станем королями мира. – Он торжественно поднял бокал и чокнулся с Хари.
…Чей-то взгляд упорно сверлил спину Ли. Наконец она неохотно обернулась. Толстяк за соседним столиком таращил бессмысленные глаза, в которых уже не было ничего человеческого. Ли смерила его презрительным взглядом и отвернулась, судорожными глотками прогоняя внезапную тошноту.
– Вышвырнуть его? – предложил Маклин.
– Оставь, с такими не связываются. – Она нервно закурила. – Какое животное!
– А ведь когда-то, наверное, был кудрявым херувимчиком, чистым, как безоблачное небо, – задумчиво сказал Маклин. – Думали ли папа с мамой…
– Все мы были когда-то как небо, – неожиданно горько засмеялась Ли. Не переводя дыхания она вытянула содержимое пятого бокала, и в ее прищуренных глазах появилась сентиментальность. – Вспоминаю свой первый бал. Мне стукнуло семнадцать, но я еще не задумывалась, почему это нас не приглашают в некоторые дома, хотя мы были богаче всех в городе. И вот я позвала друзей, подружек, и мы всю ночь танцевали, бегали по саду, целовались украдкой… Это было как раз семнадцать лет назад. Когда проступила заря, я вдруг поняла, что детство кончилось, но ничуть не испугалась. Я ощутила себя такой… такой… чистой, что ли. Никакая грязь, казалось, не могла прилипнуть ко мне. Никакая…
Она торопливо схватила бокал, залпом выпила. В углах ее густо накрашенных губ наметились горькие складки. Раньше этих складок не было. Впрочем, Маклин и сейчас их не видел.