— Думаю, хорошо, — ответила подруга. — У сына Солнца больше нет таких болей, как раньше.
Верховный жрец ощупал лоб ребенка и сказал:
— Лихорадка уменьшается, я надеюсь на лучшее. Это лекарство очень действенное, о царица. В старинных рукописях Гермеса Трижды Величайшего применение его рекомендовалось как раз в подобных случаях. Знаешь ли, богиня, этот пар сильнее лошадей и волов, сильнее великанов.
Сикиника молча кивнула головой.
— Нефру-Ра, — приказал Домбоно, — возьми кусок полотна. Сложи его вместе, намочи вот этой водой с соком цветка умиротворения и обмотай ногу мальчика.
Сикиника робко спросила:
— Так злые духи оставили ребенка?
— Конечно, — ответил жрец. — Ох, как же много дел мы имеем со злыми духами и как мало с добрыми! Люди куда охотнее верят в злых духов, чем в добрых и покровительствующих им. Нефру-Ра, через каждые четверть часа меняй компресс…
Сикиника схватила Домбоно за рукав широкого жреческого одеяния.
— Но ты приведешь того чужеземца? Домбоно дружески кивнул царице, а затем ласково погладил ее по волосам:
— Я дал слово, богиня, и не в моих правилах нарушать его… Хотя твоя затея мне и не по вкусу.
Они висели на самом верху каменной стены храма в маленьких железных клетках. К клеткам вели длинные приставные лестницы. По этим самым лестницам отряд солдат доставил Савельева, Веронику, Ларина и Шелученко к месту их последней остановки в этой жизни. Доставил медленно, осторожно, чтобы те, не дай бог, не оступились случайно и не упали на каменную мостовую двора. В клетках их освободили от пут. Солдаты вежливо попрощались с будущими жертвами богов, даже отсалютовали на прощание. А потом закрыли решетчатые двери, спустились по лестницам вниз и убрали их.
Алик Шелученко выл, не переставая. А потом упал на пол клетки, задергался в конвульсиях, как во время эпилептического припадка.
— Да он так совсем свихнется! — крикнул Павел Веронике. Они висели по соседству друг от друга. Вероника вжалась лицом в прутья железной решетки и пристально всматривалась в раскинувшийся далеко внизу фантастический город, казавшийся отсюда маленьким-маленьким, игрушечным и нереальным.
— Здесь можно сойти с ума! — крикнула она в ответ.
Ваня Ларин растерял весь свой легендарный юмор еще во время подъема в клетку. Сейчас он метался по своей подвесной камере, два метра туда, два метра сюда, пока клетка не начала раскачиваться подобно гигантскому маятнику.
— Помогите! — кричал он. — Помогите! Вы не можете убить меня вот так вот! Вы просто не имеете права… — безумные, отчаянные, бесполезные крики.
А потом он смолк, вжался головой в железную решетку и заплакал.
А жизнь в Мерое текла своим чередом, как будто и не было никаких клеток на огромной стене храма. Никто не вскинет голову к небесам, никто не замрет в ужасе, глядя на дар богам. И только десять солдат, которые несли почетный караул на стене, демонстрировали важность этой темницы для народа Мерое.
В небо тянулась тоненькая струйка дыма. Жрецы приносили жертвы ночным божествам. Узники слышали однотонное пение и ритмичные шлепки рук по коже барабанов. Вечер раненой птицей рухнул в каменную котловину, стало намного прохладнее, и город потонул в пасти черных теней.
— Я сейчас тоже закричу, — пожаловалась Вероника Савельеву. — Я не могу. Я больше не могу. Я должна закричать.
— Так кричи, Ника! — Савельев вцепился в прутья решетки. Сердце захлебывалось от дикой боли, нервы были натянуты уже до предела. Еще немного, и они лопнут, и сердце разорвется.
«Такого человеку не выдержать, — подумал он. — Нет, не выдержать!»
Павел закрыл глаза и сполз по решетке клетки на колени.
— Санька, мы скоро встретимся, — прошептал он. Савельев не видел, как к его клетке вновь приставили длинную лестницу.
Глава 6
ОТПЕЧАТКИ ПАЛЬЦЕВ БОГОВ
Скрипнула решетчатая дверь, и Савельев даже подскочил от неожиданности. Солдат в черном кожаном одеянии стоял на верхней ступени приставной лестницы. Он открыл дверь клетки, молча кивнул узнику, а потом ткнул пальцем в лестницу. И Павел все понял.
Они пришли за ним!
Он глубоко вздохнул и зажмурил глаза. Наверху на жертвенном алтаре храма все курился дымок, все еще неслось над загадочным городом печально-торжественное пение жрецов. Темная-темная ночь, хоть глаз выколи, какое на фиг жертвоприношение в такое время?! Город внизу крепко спал, и только несколько сиротливых огоньков мерцали в черной бездне. У стоявшего на лестнице солдата в руках было подобие масляной лампы — странный сосуд из бронзы, на который был нацеплен гладко отшлифованный стеклянный шар.
«Моя последняя прогулка», — подумал Павел. Чувство безграничного отчаяния, немыслимой покинутости чуть не удушило его в этот момент. Страха, желания сопротивляться — пускай бессмысленно, но сопротивляться, — он не испытывал… Только пустоту. Пустота была вокруг, пустота была в нем самом, словно душа его уже отлетела, покинула тело и теперь наблюдала без волнения и печали за тем, что происходило с ним, Павлом Савельевым, на земле.
Он кивнул, смахнул капли холодного пота со лба и сделал маленький шажок к открытой двери. Голос Вероники заставил его остановиться на полпути в черное никуда. Этот голос был подобен удару кулака в лицо, он возвращал в реальность.
— Не ходи, Пашка… — крикнула девушка. Ее голос звенел, раскалывался на мелкие осколки от страха. — Останься с нами! Ты не должен оставлять нас одних…
Савельев вжался в холодную решетку клетки.
— Я думаю, у меня нет выбора, Ника! — севшим от мучительного возвращения души голосом проговорил он.
— Останься, пожалуйста!
— Никто не сможет заставить вас выйти из клетки! — крикнул Шелученко.
— Конечно, они просто убьют меня здесь!
— А сейчас они, интересно, что собираются сделать? — проворчал Ларин. — Поиграть с тобой в шахматы? Тебя сейчас в жертву принесут на фиг, академик, и все!
— Это мне и без тебя понятно, — Савельев оглянулся на солдата. Тот вновь кивнул ему головой, на этот раз куда нетерпеливее. Снизу, от подножия высокой стены раздался крик. Крик нетерпения.
— Ника, одно лишь слово на прощание: прости.
— За что? — ее голос дрожал.
— Ну, это же я тебя уговорил покататься вместе с нами по пустыне.
— Кто ж мог знать, что все вот так кончится? — она громко всхлипнула.
— Ты будешь жить. Местным богам по вкусу только кровь девственниц. Повезло тебе, как видишь. Молодец, Ника, ты у нас, конечно, хороший ученый, но не старая дева!
— Пашка, как ты можешь вот сейчас быть таким циничным?
— Тогда прощаться легче, Никусь. Прощай.
— Останься! — вновь закричал Шелученко. — Пожалуйста, пожалуйста, — Алик заплакал как младенец, а потом начал биться головой о решетку.
Ваня Ларин молчал. Только смотрел все время вниз, туда, где у стены трепетало с десяток ярких огоньков. Солдаты, присланные за Савельевым.
«А завтра, быть может, моя очередь наступит, — подумал он. — Но уж тут они обломятся… ни на какой жертвенник я не лягу и сердца себе вырезать не позволю. Я сброшусь с лестницы, и когда упаду вниз, я хоть немного да обману их проклятых богов. Да-да, именно так я и поступлю. Я сброшусь с лестницы…»
Он сидел на полу, смотрел на Савельева и судорожно размышлял о том, а не подсказать ли Пашке такой вариант побега из действительности Мерое.
Павел выбрался из клетки, нащупал рукой перильца лестницы и начал спускаться. Солдат как мог помогал ему, освещая путь.
Ларин бессильно ударил рукой по полу клетки. «Я не смогу…» — подумал он. И закрыл глаза. Видеть, как Савельев ступенька за ступенькой спускается навстречу собственной смерти, было просто невыносимо…
Внизу его ждал Домбоно. Павел удивленно глянул на него.
— Вы и здесь? — спросил он. — А я, дурак, думал, что вы стоите в храме и под пристальным взглядом вашего бога дождя точите ножи булатные.