Мирослав потер глаза и вышел из кабинета.
Ветер гнал с севера тяжелые, беременные дождем облака. На каретном дворе его встречал особый отряд гвардейского корпуса. Генерал-лейтенант Хилькевич отдал честь и открыл дверцу кареты. Мирослав, не глядя по сторонам, запрыгнул в подготовленный экипаж. Дверь за ним закрыли, и царь плотно задернул шторы. Карета тронулась.
Было два часа пополудни, но за плотными шторами в карете сгустился полумрак. Мирослав начал засыпать, когда они наконец остановились.
Башня возвышалась над городом, как черная свеча на алтаре. Никто уже и не помнил, откуда взяли этот известняк в их части Яблоневого Края. Камень обладал редким даром сдерживать колдовство, отчего ходили легенды, что башню выстроили первые боги. Здесь Мирослав хранил чародейские книги. А еще здесь жила Надежда, старшая дочь, которую горожане шепотом называли Проклятой…
Семнадцать лет назад царица обещала своего первенца богу-мертвецу в обмен на услугу. Девочка родилась раньше срока, и никто не ожидал, что она выживет. Во дворец не звали жрецов, не трубили в трубы, не устраивали фейерверков.
Прошел день. Прошла ночь.
Пришлось звать кормилицу, потому что девочка кричала, держалась за жизнь, а бог так и не явился. Мирослав приказал забрать ребенка в Черную башню, подальше от жены, которую детский плач сводил с ума.
Прошла неделя. Еще одна. Закончился месяц.
Город делал вид, что ничего не произошло. Царевна крепла и умирать не собиралась. Тогда Мирослав набрался смелости взглянуть в глаза дочери. Взглянул и полюбил ее так, как не любил больше никого в этом мире.
Прошел год.
Царевна Надежда жила в башне, окруженная молчанием горожан и ожиданием скорой смерти. Царица ждала второго ребенка и постаралась вычеркнуть из памяти первого. Втайне от жены Мирослав позвал в Черную башню жриц Мокоши-судьбы. Они предрекли, что царевна вырастет красивой и доброй, а еще сказали, что Наденька станет чародейкой.
Три века назад чародеи почти уничтожили Яблоневый Край, а затем погибли сами. Болезнь пришла с севера, ее принесли птицы и ветер. В один год она поразила всех, в ком была хоть капля колдовства: женщин, мужчин, стариков и младенцев. Жрицы Мокоши говорили, что люди с чародейской кровью продолжают рождаться и поныне, но никто из них не доживает до года. К Надежде, обещанной богу-мертвецу, смерть не спешила. Через четыре месяца царевне исполнится семнадцать лет.
С каждым годом истории о Черной царевне обрастали все новыми подробностями. Мирослав старался защитить дочь от слухов, но они просачивались даже сквозь стены неприступной башни. Говорили, что ребенок принесет смерть всему живому; что она станет человеком-сосудом для мора и чумы; что подчинит себе весь Край, выжжет его, как чародеи прошлого; что уничтожит Серую Завесу, отделяющую Царство Мертвых от мира живых. Говорили… А бог-мертвец, словно дразня человеческую мнительность, не являлся.
Мирослав вышел из кареты.
Башню окружала каменная ограда. На небольшом плацу перед входом в башню выстроился караул. Сержант Любава Когут, начальница внутренней охраны, выступила вперед, ожидая приказов.
— Как сегодня ее высочество? Здорова? Хорошо ела?
— Так точно, ваше величество.
Они пересекли двор и зашли в темное помещение башни. Широкая винтовая лестница уходила вверх.
Комната под крышей башни запиралась снаружи, но, из уважения к царевне, было принято стучать. Мирослав ударил три раза. Подождал.
— Да! — раздалось из-за двери.
Сержант Когут отперла замки, и царь вошел.
Большая круглая комната под крышей башни была вразнобой заставлена книжными шкафами, стопками цветочных горшков и пустыми мольбертами. В воздухе стоял запах акварели, сырой земли и пыли. У восточной стены, как пристань в Цветном море, стояла кровать. У западной — письменный стол.
Комната больше походила на склад, чем на девичью спальню, но Мирослав уже привык. Надя обожала делать перестановки. В маленьком мире, ограниченном комнатой и садом на крыше, эти перемены создавали видимость свободы. Мирослав, испытывая угрызения совести, рад был потакать нехитрым прихотям дочери. Он нанимал художников, которые расписывали стены жар-птицами и единорогами; заказывал для кукол точную копию дворца; покупал на островах шелковые обои… Все что угодно, лишь бы возместить отсутствие свободы и любви!
— Папа, это вы!
Царевна отложила книгу и поспешила навстречу отцу.