Через три дня после ухода Палат вернулся. По его изнуренному виду все поняли, что пирату не удалось сбежать от ночных кошмаров. А спустя еще два дня, в самый темный час ночи, за час перед рассветом, Палат попытался покончить с собой, вскрыв себе вены. Один из бойцов, не спавший уже которую ночь, спас жизнь Палату. Тарамис, как мог, подлечил старого воина, а потом они четыре дня отсиживались в укрытии из-за дикого шквала с дождем, и Палат восстановил потерянные силы.
– Пойдем, – сказал Рамбал. – В котелке еще осталась похлебка, а Тарамис принес несколько караваев и медовое масло. И даже мешок пирожков с яблоками – вот как он расщедрился.
Широкая ухмылка появилась на лице воина, но не стерла с него усталости.
– А как же дозор? – спросил Дэррик.
– Мы провели здесь уже две ночи, – пожал плечами Рамбал. – За это время никто к нам не приближался. Вряд ли что-то случится.
– Мы выступаем через час?
Рамбал кивнул и покосился на увядающий закат:
– Как только совсем стемнеет, пока не взошла луна. Только идиот или отчаянный рискнет бродить по ночному морозу.
Неохотно, поскольку его совсем не тянуло вновь оказаться среди воинов и опять увидеть их грубые лица с отпечатавшейся на них усталостью от тяжелого похода и бессонных ночей, Дэррик встал и скользнул в лес, направляясь вверх по склону. Тяжелые ветки в какой-то степени защищали от северного ветра, лютующего в горах.
Лагерь располагался на западной стороне скалы, совсем рядом с вершиной, в небольшом каменном мешке, прикрытом густыми кустарниками и сгорбленными от ветра низкими сосенками.
Бивачный костер и костром-то было сложно назвать. Веселый огонь не прыгал по куче дров, согревая собравшихся воинов. Только горка рыжих углей, подернутых мягким беловато-серым пеплом, чуть-чуть отгоняла холод. На углях стоял, время от времени побулькивая, котелок с заячьей похлебкой.
Бойцы сидели вокруг костра, но скорее потому, что этот пятачок скалы был слишком мал, а не оттого, что кто-то надеялся, что жалкие угольки спасут его от мороза. В конце ущелья стояли лошади, их дыхание наполняло воздух серыми облаками пара, шкуры животных заиндевели. В тупичке чувствовался густой конский запах; лошади медленно жевали заготовленную для них людьми траву.
Тарамис сидел ближе всех к костру, подобрав под себя скрещенные ноги. Тусклый оранжевый свет углей прогнал с его лица тени, отчего оно пылало словно в лихорадке. Глаза его встретились с глазами Дэррика, и он кивнул, приветствуя подошедших.
Протянув руки к угольям, мудрец сказал:
– Я не могу поручиться, что наш сегодняшний набег будет успешным, но точно скажу, что внизу, в Брамвелле, куда теплее, чем в горах.
Воины засмеялись, но больше из вежливости.
Рамбал сел рядом с Дэрриком и достал две жестяные кружки из их скудных запасов утвари. Обе кружки великан окунул в похлебку, сваренную из овощей и листьев, которые смогли найти, и трех неосторожных зайцев, пойманных перед закатом. Вытащив посудины из котелка, Рамбал провел пальцем по стенкам кружек, очищая их, а потом сунул палец в рот.
Несмотря на усталость и болезненное состояние, не отпускающее его уже давно, Дэррик с благодарным кивком принял похлебку. Тепло кружки согревало ладони. Он подержал чашку еще немного, впитывая это тепло, а потом начал пить – пока не слишком остыло. Попадающиеся кусочки зайчатины были жесткими и жилистыми.
– Я нашел путь в церковь, – провозгласил Тарамис.
– В таком большом месте, – пробурчал Палат, – дыр должно быть не меньше, чем в моих носках. – И он поднял вышеуказанный предмет одежды, который сушил, подвесив на прутик у костра, демонстрируя всем обилие прорех.
– Да. Дырок много и там и там, – усмехнувшись, согласился Тарамис. – Год назад мастер Сайес прибыл в Брамвелл и основал Церковь Черной Дороги, начав с караванной телеги. Эти расползшиеся здания, представляющие собой церковь, строились по частям, но строились на совесть. Церковь испещрена лабиринтами тайных ходов, которыми пользуются мастер Сайес, его служки и охранники. Но церковь хорошо защищена.