Тихий, но отчетливый звук наложился на чье-то эфирное бормотание – сработал сегментный люк. Открылся. Сначала рубочный, потом внешний. На Скади будто ведро ледяной воды вылили. Плохо соображая, что делает, она опрокинулась из кресла вбок, через подлокотник, больно ушибив коленку о край пульта. В падении она сдернула с пояса бласт, и упала так, чтобы ствол оказался обращенным к открывшемуся твиндеку.
Перепонка действительно была отворена, во всю ширь. Втянута в узенькие межпереборочные пазы. Гофрированная кишка твиндека отлично просматривалась – Скади ясно различала внешний сегментный люк грузовых отсеков. Там перепонка оставалась сомкнутой – ошибиться невозможно.
Пока она падала, ей мерещился кто-то большой и косматый на входе в рубку. Открыл сегментник, и уже протянул длинные-предлинные руки к креслу, где сидела Скади. Руки, готовые сомкнуться на ее горле…
Вбитые в академии рефлексы оказались быстрее и надежнее разума. Если бы плод ее воображения действительно вознамерился свою жертву сцапать, он всего лишь загреб бы пустоту – спустя мгновение после того, как перепонка разошлась, Скади, на прежнем месте в кресле уже не было. А еще мгновением позже Скади выстрелила бы: предохранителем она тоже успела щелкнуть. Правда, уже на полу.
Но стрелять в пустоту – так же глупо, как ловить пустоту руками.
В рубку никто не вошел. Не вошел, не ворвался, не принялся палить из твиндека – вообще не происходило ничего. Просто ни с того ни с сего открылся рубочный сегментный люк. Теоретически, такое могло случиться… При условии, что во всем корабле режим обычный, а не аварийный, и давление во всех отсеках и помещениях одинаковое. Но на практике ничего подобного почему-то не случалось. Ни на огромных кораблях чужих, ни на земных скорлупках.
Чувствуя, как по вискам катятся бисеринки холодного пота, Скади продолжала сжимать в обеих руках изготовленный к стрельбе бласт и целиться в проем открытого люка.
Словно в насмешку, именно в этот момент ее засекли и опознали наблюдатели Багуты.
– Эй, «Карандаш»! Видим вас! – пропели на интере. – С прибытием…
Исконная речь шат-тсуров не просто походила на пение – она пением и являлась. Интер в устах шат-тсуров тоже казался не то оперной арией, не то модным шлягером, который исполняется талантливым самоучкой. Ни одного атонального звука, воплощенная гармония и завидный тембр – любой, кто хоть однажды слышал шат-тсуров, без проблем узнал бы это пение и через сотню лет.
– Эй, «Карандаш»! Ответьте Багуте-Централь! Вы находитесь в закрытой зоне…
«Тьфу ты! – подумала Скади со злостью. – И тут не повезло: вляпалась в закрытую зону. Что же они маячки не развесили?»
В зонах нежелательного финиша всегда ставят гравитационные маяки – это закон для всех рас и для всех обитаемых систем в Галактике. Ни один икс-привод не наведется на помеченное маяками пространство. Темнят что-то эти с Багуты-Централь…
Сцепив зубы и держа перед собой бласт, Скади выглянула в твиндек. Справа, в отростке, что вел к внешним шлюзам и в сторону жилого отсека, конечно же, никого не оказалось.
Наваждение. Очередной удар по и без того натянутым нервам. Все-таки страшноватая вещь – космическое одиночество…
Напрягшись, Скади припомнила в каком порядке открывался рубочный сегментник. Совершенно точно: сначала внутренняя перепонка, потом внешняя. Спутать звук можно, но для этого надо быть тугим на ухо аборигеном какой-нибудь тихой планетки и сроду не летать на кораблях, оборудованных сегментниками.
Если бы люк открывали с пульта в твиндеке, сначала разошлась бы внешняя перепонка, и только потом – внутренняя. Значит, система сочла, что люк пытаются открыть из рубки. Чтобы выйти, а не чтобы войти.
Это, конечно, было слабое утешение, но все же Скади вздохнула свободнее. Восставший из саркофага воображаемый злодей снова обернулся непонятным сбоем корабельной аппаратуры.
Но как все-таки мало нужно человеку, чтобы поверить в невозможное! И еще меньше – чтобы испугаться. Эти яхтсмены-извозчики, вероятно, имеют нервы толщиной с найтовочный канат.
И еще Скади стала понимать, откуда у них такой чернушный фольклор – а его любой завсегдатай околокосмодромных баров наслушался под самую завязку. Раньше эти муторные истории казались обычными страшилками, теперь же Скади на собственной шкуре убеждалась, что в одиночном рейсе происходит масса труднообъяснимого и зачастую – пугающего. А уж рейс с каким-нибудь таинственным грузом вроде саркофага – так вообще сплошное инферно.
Скади вернулась в рубку и с некоторой опаской коснулась кнопки на пульте. Сегментник послушно затянулся – в правильном порядке: сначала внешняя перепонка, потом внутренняя.
«Блин! – подумала Скади. – Что теперь, всегда блокировать любой люк или шлюз, через который проходишь?»
– «Карандаш», ответьте Багуте-Централь! «Карандаш», у вас все в порядке на борту? Немедленно ответьте, вы находитесь в…»
– Да слышу я вас, слышу, уроды, – зло сказала Скади. – Даже если бы я ответила, вы меня услышите только через полчаса…
Потом задумалась. Вот именно. Полчаса задержки. Багута же взывала к ней так, будто «Карандаш» и диспетчерскую-Централь разделяют световые секунды, а не три десятка минут.
Что-то тут не так.
Мысли потекли в новом направлении, но Скади не смогла удержаться и вызвала в экран-куб карту биоконтроля. Как и следовало ожидать, единственная синяя точка пребывала в овале рубки; саркофаг белесой кляксой застыл посреди первого грузового. Полнейший, можно сказать, порядок. Зачем-то Скади запросила еще и статистику по люкам и шлюзам. Все закрыты, и все – герметично, как и полагается.
«Интересно, – подумала Скади. – Почему мне так приятно находить все новые и новые подтверждения тому, что все нормально? Что страхи мои чертовы не более, чем плод подстегнутого воображения?»
– Ладно, – охрипшим голосом произнесла она вслух. – Разберемся-ка к с закрытой зоной…