Всего этого Фриц не одобрял. Он полагал, что каждый человек, будь он даже Вулф, должен хоть изредка приглашать дочь, пусть и приемную, на ужин. Когда он изложил мне свою точку зрения, как это с ним иногда случалось, я пояснил, что Карла раздражает Вулфа так же, как и он ее, поэтому нормальные родственные отношения между ними невозможны.
Я последовал за Вулфом в кабинет. Карла сидела в красном кожаном кресле. Когда мы вошли, она встала и возмущенно сказала:
— Я жду вас уже больше двух часов!
Вулф подошел, взял ее руку и вежливо пожал.
— По крайней мере, ты сидела в удобном кресле, — пробормотал он, направился к своему собственному креслу, стоящему за столом, единственному, которое его устраивало, и уселся.
Карла протянула мне руку с отсутствующим видом; я пожал ее.
— Фриц не знал, где вы, — сказала она Вулфу.
— Верно, — согласился он.
— Но он сказал, что вы знаете про Марко.
— Да.
— Я сама услышала об этом по радио. Сначала я собиралась пойти в ресторан к Лео, потом подумала, что лучше обратиться в полицию, а затем решила прийти сюда. Я полагала, что вы будете удивлены, хотя лично меня ничего не удивляет.
Карла говорила с горечью и выглядела расстроенной, но я должен признать, что от этого она не стала менее привлекательной. Она оставалась все той же девушкой с Балкан, чьи пронзительные черные глаза так поразили мое сердце много лет назад.
Вулф прищурился и взглянул на нее.
— Ты говоришь, что пришла сюда и ждала меня два часа, чтобы узнать подробности о смерти Марко? Почему? Ты была к нему привязана?
— Да.
Вулф прикрыл глаза.
— Если я правильно понимаю, что означает слово «привязанность», — сказала она. — Если вы имеете в виду особое отношение женщины к мужчине — конечно, нет. Не так.
Вулф открыл глаза:
— А как?
— Нас объединяла преданность великой и благородной цели — свободе нашего народа! И вашего народа! А вы здесь сидите и строите гримасы. Марко рассказывал мне, что просил помочь нам — вашим умом и деньгами, но вы отказались.
— Он не говорил мне, что ты участвуешь в этом деле. Не называл тебя.
— Конечно, не называл, — презрительно сказала она. — Он знал, что тогда вы бы еще больше глумились над нашими идеалами. Вот вы сидите здесь, богатый, толстый и счастливый, в вашем прекрасном доме с великолепной едой, стеклянными оранжереями наверху, где растут десять тысяч орхидей, чтобы услаждать вас, и этим Арчи Гудвином, который, как раб, делает за вас всю работу и принимает на себя все опасности. Какое вам дело до того, что народ страны, в которой вы росли, стонет под гнетом, свобода задушена, плоды труда отнимают, а детей готовят к войне? Перестаньте гримасничать!
Вулф откинулся назад и глубоко вздохнул.
— По-видимому, — сказал он сухо, — я должен преподать тебе урок. Мои гримасы не имеют отношения к твоим чувствам и к твоему нахальству, а относятся к стилю и дикции. Я презираю штампы, в особенности извращенные фашистами и коммунистами. Такие фразы, как «великая и благородная цель», «плоды труда» или «задушенная свобода», — смердят, изуродованные Гитлером и Сталиным, а также их преступным окружением. Кроме того, в наш век потрясающего прогресса и триумфа науки призыв к борьбе за свободу значит не более того, что он велик и благороден; не больше и не меньше — это основное. Он ничуть не важней и не благородней борьбы за сносную пищу и хорошее жилье. Человек должен быть свободным, иначе он перестает быть человеком. Любой деспот, будь он фашист или коммунист, не ограничен теперь такими допотопными средствами, как дубинка, меч или ружье; наука создала такое оружие, которое может предоставить ему всю планету; и только люди, которые хотят умереть за свободу, имеют право жить.
— Как вы? — презрительно сказала Карла. — Нет. Как Марко. Он умер.
Вулф ударил рукой по столу:
— Я еще дойду до Марко. Что касается меня, то никто не давал тебе права судить меня. Я сделал свой вклад в борьбу за свободу — в основном финансовый — через те каналы и средства, которые мне кажутся наиболее эффективными. Я не собираюсь отчитываться перед тобой. Я отказался участвовать в проекте, который предлагал Марко, потому что сомневался в нем. Марко был упрямым, доверчивым, оптимистичным и наивным. Он был…