– Извините… Понимаете, не могу переключиться… В голове работа…
– Стоп! Возвращаемся к нашим вопросам. Что вы ещё знаете об этой женщине?
– Я особо не прислушивался к разговорам персонала, но кое-кто говорит, что она уехала от мужа, другие в это не верят. Меня семейные дела персонала не интересуют. Не люблю совать нос, куда не следует. Правда, однажды я услыхал разговор двух санитарок. Они высказывали такое предположение, что медсестра погибла из-за Шаргина.
– Именно погибла? – уточнил Калошин. – И кто такие эти санитарки? Их фамилии?
– Да, это прозвучало так. А фамилии… – он взялся за ручку, – я напишу вам.
– А вас не удивило, что кто-то вам буквально приказывает определить на лечение неизвестного человека? – спросил Дубовик.
– Это прозвучало так безапелляционно, что я даже не решился спросить имя звонившего, подумал, что кто-то из номенклатуры, и побоялся попасть впросак, – доктор пожал плечами.
– Хм, но позвольте, что вам потом мешало уточнить это у Хижина? И разве вам не пришло в голову, что если это какое-то высокопоставленное лицо, то, скорее всего, он будет настаивать на приеме у вас, здесь, а не в общем отделении?
– Я, честно сказать, сразу же забыл об этом разговоре, и не вспоминал больше, ну, вы понимаете… – опять смутился Флярковский.
– Да-да, работа, «рефлексы…» – с иронией произнес Дубовик.
– Ну, что уж вы так?.. Что же вы меня цепляете? – доктор стал злиться.
– Я?! – возмутился подполковник. – Нет, вы посмотрите на него! Говорит о пользе, которую приносит людям, но тут же о них забывает! Да не люди вам нужны, Алексей Алексеевич, а кандидатская степень, после которой последует докторская, а с ними соответствующие материальные блага! – жестко отрезал он.
– Как вы можете?! Вы ведь совсем не знаете меня! – попытался перейти в наступление доктор, но Дубовик не дал ему сказать больше ни слова.
– Я не просто могу, а имею полное право! А вас я вижу насквозь! Мне плевать на корректность, просто скажу, что здесь работает настоящий врач и патриот – это Хижин. И давайте, закроем, в конце концов, эту полемику. Каждый наш, казалось бы, простой вопрос превращается в словесную дуэль. Мы можем вызвать вас на допрос в отделение милиции, и там разговор будет идти в другом русле, уж поверьте мне!
Флярковский обиженно засопел, но понял, что правильнее будет промолчать.
– Вот так-то лучше! И перестаньте дуться, отвечайте на вопросы, как положено, и расстанемся друзьями, – Дубовик повернулся к Калошину и сказал одними глазами: «Поговори сам, я больше не могу!» и вслух тихо добавил: – Взорвусь!
Майор согласно кивнул, так как сам уже начал выходить из себя из-за поведения этого самовлюбленного доктора-индюка.
– Что вы можете сказать о Песковой Анне Григорьевне? – спросил он.
– Обыкновенная санитарка, довольно чистоплотная. У меня к ней никаких претензий не возникало. Её исчезновение вызвало у меня некоторое удивление. Мы думали, что она могла уехать к дочери в Москву, тем более, что прислала телеграмму с просьбой об увольнении, но дочь до сих пор звонит и спрашивает, не знаем ли мы чего-нибудь о матери.
– Вы за последние дни не замечали ничего необычного? В кабинете никаких изменений не было?
На лице Флярковского вновь появился испуг:
– Вроде бы ничего, – замотал он головой, – правда, вчера утром я нашел у себя в кабинете чей-то носовой платок, он лежал на полу, вот здесь, – доктор указал на место у стола. Я сделал замечание санитарке, но она сказала, что убрала все. Откуда он мог взяться? – он посмотрел на обоих мужчин.
– Где этот платок?
– Выбросили в мусор, а мусор у нас сжигается в котельной, – суетливо пояснил доктор. – Что-то опять не так?
– Скажите, где находятся ваши ключи? – оставив его вопрос без ответа, спросил Калошин.
– Вот, – доктор достал из верхнего ящика стола связку ключей, побренчал ими.
– Когда выходите, дверь запираете всегда?
– Да, конечно, у меня ведь здесь моя дис… – он поперхнулся, покраснел и, откашлявшись, поправил себя: – здесь сейф с печатью, документы, истории болезни пациентов.
– И вы никогда и никому не передавали ключи? Может быть, где-нибудь случайно оставляли?
– Нет-нет! Что вы! Я очень строго отношусь к этому! Будьте уверены! – Флярковский затряс и головой, и руками, считая, что так выглядит убедительнее.
Дубовик поднял ладонь, давая понять Калошину, что хочет сам о чем-то спросить:
– Когда вы заняли этот кабинет, находили какие-нибудь важные документы? Кроме тех, конечно, что вам передал Хижин?
– Тут было много всяких бумаг в шкафах, но они, по-моему, просто макулатура, в них я не узрел ничего важного.