Дубовик вздохнул:
– Надежда есть всегда. – Помолчал. – Значит, письму ты не поверил?
– Старался не верить, – поправил Иннокентий. – Просто боялся подумать о другом. Когда погиб доктор Шаргин, она изменилась. Стала много о чем-то думать, книжку держит, а думает о своем. Спросил – не ответила. Несколько раз видел, как вставала ночью, стояла у окна. Один раз я её попытался успокоить, сказал, что все пройдет и будет, как прежде. Она посмотрела на меня как-то странно и ответила: «Как прежде не будет никогда!» Я возразил ей – многие погибают, так что, не жить из-за этого? Она ничего тогда не ответила. Я думал, я высказывал опасения, что у неё есть другой. Она сумела меня успокоить. Я ей поверил. Любил я её… – и добавил с вызовом: – и она меня любила, не смотря на то, что умнее меня была, и старше…
Тягостная тишина повисла в квартире. Дубовик не решался прервать мысли человека, узнавшего страшную весть. Тот же сидел с опущенной головой. Почувствовав, что молчание затянулось, Иннокентий посмотрел на Дубовика:
– Есть ещё коньяк? Дай! – и протянул руку. Выпил все до дна, выдохнул, и снова замолчал.
– Что-нибудь после этого происходило? Кто-нибудь приходил? Может быть, спрашивали о каких-нибудь документах?
– Да нет, никто не приходил, ничего не просил…
– Может быть, замечали в квартире какие-нибудь изменения?
Кривец вытаращил глаза:
– Это как?
Дубовик сокрушенно вздохнул:
– Да… Трудно с тобой беседовать! Ну, попробую донести до тебя: бывает так, что хотят найти какую-то вещь в квартире, но в отсутствии хозяина. И порой по самым незначительным приметам хозяин понимает, что у него кто-то побывал. Уяснил? Ответить можешь?
– Не было никого, не было…
Дубовик решил закончить на сегодня разговор, и, пообещав снова зайти, пожал протянутую вялую руку:
– Девочке не говори, пока все точно не будет известно, – тот согласно кивнул головой.
Глава 6.
Дубовик, в ожидании Калошина и Доронина, сидел в кабинете Лагутина и беседовал с Моршанским. Тот немного успокоился и уже разговаривал спокойно, мало того, он побаивался самого подполковника и его острого языка. Да и профессиональная деятельность того играла немаловажную роль.
– Андрей Ефимович, вы не сказали мне, по какому делу приехали сюда, и как ваш капитан Ерохин оказался в клинике? В качестве кого? – осторожно начал разговор следователь.
– Герман Борисович! – подполковник говорил подчеркнуто вежливо. – В прокуратуру поступила жалоба на наши действия? Уверен, что нет. Если вас интересует расследование КГБ, обратитесь к генералу. Я не вправе посвящать вас без особой надобности в наши дела, пока в этом не возникнет необходимости. Подчеркиваю: дела, а не преступление.
– А если убийство Ильченко связано с вашим присутствием здесь?
– Ваш вопрос не корректен. Девушку убили не потому, что мы здесь, просто, преступление произошло в то же время, как мы приехали сюда по своему делу. Если вдруг проявится связь между нашим делом и сегодняшним преступлением, я буду просто обязан требовать объединения всех усилий. Так что, в расследовании убийства Ильченко на данном этапе могу просто предложить свою помощь. Параллельная работа, как правило, приносит более ощутимые результаты. Вы согласны? – вопрос прозвучал с утвердительным акцентом.
Моршанский только, молча, пожал плечами. Пошуршав своими бумагами, он отправился в морг, узнать результаты вскрытия покойной девушки. Дубовик, пожелав ему удачи, облегченно вздохнул.
Калошин с Дорониным появились почти одновременно.
– Ну, товарищи офицеры, что у нас с вами нарисовалось? – спросил Дубовик.
– Разрешите мне, товарищ майор? – обратился Доронин к Калошину.
– Ладно тебе, давай без официоза! – махнул тот рукой.
– Значит так! Врач со скорой помощи сказал, что они неоднократно в течении трех дней приезжали по вызову к Коломийцу, у того были сильнейшие головные боли, которые снимались лишь на некоторое время обезболивающими средствами. После последнего приступа ему предложили поехать в стационар, он согласился, но по дороге у него вдруг началась агония, и, буквально, на подъезде к больнице, он скончался. Судя по акту вскрытия тела, у него в определенной части мозга было обнаружено инородное тело, которое, по словам патологоанатома, явилось причиной сильнейших головных болей. Идентифицировать эту штуку ему не удалось. Он записал это, как крошечный осколок снаряда, особо заморачиваться не стал и… выкинул, вместе со всеми мозгами, кишками и прочей дрянью, извлеченной из тела Коломийца, – Доронин развел руками. – Кстати, шрам на голове он также отметил, – лейтенант положил на стол копию акта вскрытия. – Короче, наш клиент.