– Каретникову? Но ведь у него ничего не было найдено! – возразил Калошин.
– К этому мы с тобой вернемся позже! Но должен он быть, по меньшей мере, врачом. Только тогда имеет смысл передать ему записи экспериментов. Что ещё?
– Но ведь могли искать именно истории болезни, хотя я понимаю, что большой ценности без основных записей они не имеют.
– Правильно! И они, скорее всего, никого и не интересуют! Но об этом тоже потом! Дальше?
– Те, кому нужны документы, не знают, где их мог оставить Вагнер, поэтому разыскивают в клинике? – Калошин в сомнении скривил губы.
– Правильно сомневаешься! Абсолютно не логично. Одним словом, теперь, когда нам известно все о мнимой смерти Вагнера, о существовании сына, об их последующих экспериментах, то становится ясно, что здесь не могло быть никаких документов. Он держал их при себе – это его ценность. Тем более что продолжал с ними работать. Поэтому, если их и искали, то у него дома. Но никаких попыток проникновения в дом ни у него, ни у Каретникова замечено не было. И из этого могу сделать один вывод: ищут что-то другое, принадлежащее Кривец. И почему эти поиски организованы так грубо и безграмотно? Напоказ? Или это?.. – Дубовик на время задумался. – И имеет ли это непосредственное отношение ко всем делам, пока остается под вопросом. Поэтому сейчас едем к Лагутину, узнаем, что там его операм удалось нарыть по убийству девушки.
В этот момент в зал ресторана вошла Светлана. Увидев мужчин, она с улыбкой направилась к ним. Калошин оживился и поспешил ей навстречу. Дубовик, спрятав улыбку, сказал Калошину, когда тот вместе с женщиной подошел к их столику:
– Я вас оставлю, мне надо ехать по делам. Геннадий Евсеевич, как освободишься – найди меня. – Незаметно наклонившись к уху майора, заговорщески шепнул: – Не спеши! Я справлюсь один!
Калошин попытался возразить, но Дубовик только отмахнулся от него.
В кабинете Лагутина сидел Муравейчик и что-то громко рассказывал начальнику. При виде вошедшего подполковника он нахмурился, но руку подал. Дубовик сразу, без предисловий, спросил о деле.
Лагутин открыл папку:
– Вот, сейчас только принесли документы из НТО и морга, – и положил перед ними акт вскрытия трупа убитой Ильченко и акт баллистической экспертизы.
– Интересно!.. Пуля калибр 9 мм, покрытие мельхиоровое, так… так… – пробормотал Дубовик. – Вот это уже ниточка, тонкая, но прочная… – пробежав глазами документы, он вновь обратился к Лагутину: – Гильзу не удалось найти?
– Сам понимаешь – снег, но уже подтаивать начал. Обязательно найдем, как только будет возможность.
– Что ещё удалось узнать?
– Ребята изучают её окружение. Кое-кого Моршанский вчера допросил, но пока не выделили никого, кто мог бы иметь прямое отношение к этому преступлению.
– А мотив?
–Были у девушки отношения со многими парнями, но все несерьезные, недолговременные. Вообще, довольно известная особа в нашем городе. Такая… – Лагутин покрутил раскрытыми пальцами. – Кое-кто из женатых мужиков тоже заглядывался на неё, и, похоже, не без успеха. Но со стороны Оксаны это все было не бескорыстно: подарками она не была обижена. Поэтому в первую очередь мы рассматриваем именно ревность либо любовника, либо обманутой жены кого-то из этих мужчин.
– Ну, ладно, мешать не буду. Но о любых продвижениях прошу вас ставить меня в известность, так как у нас есть свои подозрения.
Появился Моршанский. Он по-хозяйски расположился за столом, кивком головы здороваясь с присутствующими. Открыв папку, достал несколько документов, полистал их и сказал:
– Думаю, что Виталия Хохлова следует задержать!
– Кто такой? – поинтересовался Дубовик.
– Это парень Ильченко Оксаны, довольно агрессивный тип. И, похоже, сильно ревновал девицу. – Моршанский сыто отрыгнул, чем вызвал гримасу отвращения на лице Дубовика, но, не обратив ни это внимания, продолжил: – Из показаний его соседки следует, что он в день убийства вернулся совершенно пьяным и сразу улегся спать. Утром к нему пришли оперативники, но он ничего не помнил. Кстати, на рукаве куртки обнаружили кровь!