– А кстати, он ведь распорядился никого к тому не пускать, особенно, тебя! Да, у вас «любовь» взаимная! Но как тебе помочь? – Лагутин задумался. – Андрей Ефимович, может быть, завтра? Дежурить будет мой крестник. С ним всё без проблем.
– Нет! Сегодня, и ночью! Давай, Вадим Арсеньевич, думай, как это сделать!
– Так всё серьёзно?
– Более чем! Вытянет из парня признание! Нельзя этого допустить. Думаю, что убийство девушки связано и с нашими делами. Но никого пока не хочу напрягать, для возбуждения нашего дела оснований нет, а значит, и объединить их пока не можем. Начальство пусть остается в неведении. Ненавижу, когда у меня под ногами болтаются!
– А не боишься, что вздёрнут? – Лагутин уважительно посмотрел на него.
– Я последний раз боялся, когда девственности лишался! – с веселой злостью заявил Дубовик.
– Ну и циник ты, подполковник! И рисковый! И язык у тебя, что бритва!
– Да, и зубы, как у акулы! Драться – не страшно, страшно – бояться. Не находишь?
Лагутин покачал головой.
– Трудно не согласиться! Ядреная философия! Ну, на меня, если что, рассчитывай! А вот как тебе доставить Хохлова? Сегодня такой дежурный!.. Карьеру делает, перед прокурорскими всегда во фрунт!
– Да, если бы пораньше, я бы нашел, чем его прижать!
– Ладно, не тушуйся, я придумаю. До ночи время ещё есть! Занимайся своими делами! – проводив Дубовика до двери, Лагутин крепко пожал ему руку.
В коридоре подполковник услышал шум и грубые крики из-за двери кабинета следователя. Было ясно, что разговор со «старушкой» состоялся. Дубовик с усмешкой покачал головой и прошел мимо.
На крыльце он столкнулся с Калошиным, который стремительным шагом направлялся в отделение. По его настроению было ясно, что время, проведенное со Светланой, не прошло даром. Майор, глянув в хитрые глаза Дубовика, отрезал:
– Ни слова, иначе за себя не ручаюсь!
– Молчу, как обезглавленный! – подполковник шутливо поднял руки. – Ладно, идем, расскажу всё, что удалось сегодня узнать. Кстати, не мешало бы, и пообедать, правда, у тебя завтрак только закончился!..
– Хотел бы я обидеться на тебя, да не то у меня настроение! – махнул рукой Калошин. – Я, между прочим, Светлану возил по делам. Зато она раньше всё закончила. И поехала к матери и сыну.
– А у нас, похоже, все дела только начинаются! Просмотри, Геннадий Евсеевич, дела Коломийца. За что сидел, с кем сидел, короче, всё как обычно!
В школу Дубовик подъехал, когда прозвенел звонок, извещавший о конце второй смены. Тамару Кривец он выделил сразу в стайке таких же голенастых девочек-подростков. Выделялась она какой-то смиренностью и грустью, тогда как сверстницы её галдели и толкались, выходя за ворота школы.
Подполковник подошел к девочке, и она, узнав его, попыталась улыбнуться, но на лице появилась лишь гримаска страдающего ребенка. Дубовик взял её за руку и повел к скамейке возле школьного крыльца. Девочка покорно села рядом, ожидая что-то нехорошее, но мужчина, взяв ласково её худенькую ручку в свои ладони, как бы согревая, сказал просто:
– Я, Тамара, хотел бы поговорить с тобой о твоей маме. О том, что вы делали с ней в последний вечер, чем занимались. Ты помнишь? Сможешь мне рассказать? – он заглянул ей в лицо.
Девочка, приободрившись, кивнула:
– Я всё очень хорошо помню. Меня мама об этом просила…
– Давай договоримся, что ты мне будешь рассказывать подробно и по порядку. Начни с того, как ты пришла со школы.
Тамара снова кивнула:
– Хорошо. Я пришла из школы, когда мамы ещё не было дома. Только папа. Мы разогрели ужин и накрыли на стол, когда пришла мама. За ужином папа всё время спрашивал, когда мама перестанет думать про Шаргина.
– А ты знаешь, кто такой Шаргин?
– Да, это доктор с маминой работы. Очень хороший! Он упал под поезд, – в голосе девочки послышалась неприкрытая грусть.
Дубовик поспешил перевести разговор:
– Что же было дальше в тот вечер?
– Мама предложила мне вставить фотографии в рамки, которые мы с ней уже давно сделали. Только времени у мамы не было, чтобы отобрать самые хорошие карточки. Рамки у нас из ракушек! Мы их с мамой с моря привезли, когда ездили в санаторий! – чувствовалось, что это было самое приятное воспоминание ребенка о матери за последние месяцы. – Мы весь вечер с ней прозанимались. А когда легли спать, мама меня поцеловала и сказала: «Запомни, доченька, этот вечер». Вот я и запомнила. А на другой день она уже не вернулась! – Тамара вдруг громко всхлипнула и разрыдалась.
Подполковник опешил. Ему никогда не приходилось иметь дело с детьми, а тем более, с плачущими. Но он сумел повести себя подобающим образом: прижал её голову к своей груди и просто гладил по мягким волосам. Она в свою очередь обняла его за талию тонкими ручками. Немного погодя, девочка затихла и почти не дышала. Дубовик вдруг подумал, что её давно никто так не утешал: матери не было, а отец лелеял себя и свое горе, забывая о ребенке. Так они просидели некоторое время, потом Тамара отстранилась и сказала: