– Товарищ подполковник! Но… – Ерохин хотел возразить Дубовику, но тот одним взглядом остановил его:
– Ты тоже свободен! «Санитар»!
Уже добрых полчаса Ерохин ждал, когда Дубовик освободится от телефонных разговоров. Доронин тоже сидел со скучающим видом. Из отрывочных фраз подполковника стало понятно, что профессор Городецкий обещал приехать первым же поездом. С ним должен был прибыть и эксперт-химик. Когда подполковник, наконец, положил трубку, капитан отважился задать вопрос:
– Я понять не могу: те, кто искали этот пакет, неужели не могли раскопать кучу угля до конца?
– А им и не надо было искать, они его и не теряли! Это спектакль, разыгранный для нас!
–Ха, так теперь все понятно! Значит, его не искали, а подложили! – Ерохин хлопнул ладонями. – И… все остальное тоже?
– Да! Представь себе: все эти схемы, с помеченными крестиком шкафами, Усладова, незнакомец в парике, угрозы – акты одного грубо состряпанного спектакля, разыгранного лишь для того, чтобы отвлечь нас от истинных причин гибели Кривец и от настоящих поисков того, что она спрятала. Даже ключи дали настоящие, с брелком, чтобы мы поверили в истинность происходящего. Такой серпантин закрутили!..
– И давно вы это поняли?
– Да не сразу! Но понять было не трудно. Взять хотя бы эти схемы: глупо представить даже, что вещь, из-за которой можно убить человека, спрятана либо в столе, либо в шкафу. Мало того, почему-то поиски начинаются через полгода после исчезновения Кривец. Хорошо, даже если допустить, что до этого искал человек, работающий в клинике, то уж в указанных на схемах местах найти не составляло никакого труда. Усладову поместили именно для того, чтобы привлечь наше внимание, так как, подозреваю, что играли тут на патриотических чувствах Хижина, знали, что он обязательно пойдет к нам. А дальше распределили роли, как по накатанному. Принять правила игры было несложно, и теперь надо просто дать понять, что мы попались на эту удочку!
– А зачем же вы посылали меня искать этот пакет? Зачем вся конспирация?
– Ну, в нашем деле исключать ничего нельзя. Вполне возможно, что все-таки существует какой-то тайник, и никто его ещё не открыл. И потом… Я ведь могу ошибаться. Как сказал Перикл: «Я больше боюсь своих ошибок, чем козней врага»! И я этого боюсь! Поэтому их надо исключать! – Дубовик вдруг зло ударил кулаком по столу: – Меня приняли за идиота! Стою, как на зыбучих песках – ещё шаг, и – к чертовой матери! С головой! Но не-ет, ребятки, расшибусь – найду того, кто так разводит нас! Так что, товарищи офицеры: работа и ещё раз работа!
– Товарищ подполковник, может по рюмке коньяку? – робко предложил Ерохин, доставая из своего портфеля бутылку «Арарата».
– Запасливый! Молодец! Давай, только по стакану, иначе точно свихнусь! – Дубовик выпил коньяк, как воду, только занюхав манжетой шелковой сорочки.
Ерохин понял, что подполковник действительно расстроен. Но был уверен, что он, как всегда, с честью выйдет и из этого испытания, и готов был тот час же выполнить любое указание.
Действительно, Дубовик дал ему задание опросить всех соседей Оксаны Ильченко и её возможных воздыхателей.
– Кроме того, нам придется пройтись по всем районным клубам ДОСААФ. Не дает покоя мне этот профессиональный выстрел. Таких стрелков единицы. Выстрел снайперский. Значит, и военкомат не обойти. Так что, займитесь и этим. Доронин, ты должен встретить экспертов, все документы из пакета – им на исследование. Кстати, те, что в архиве – тоже. Кто знает, вдруг там какая-нибудь мелочь даст зацепку? И найди Усладову, она должна быть дома, пройдитесь по рынку, поищите парня, о котором она рассказывала, потом, думаю, тебе следует побыть с ней. Дочь её у преступника. Как он вернет девочку, неизвестно. На помощь возьми кого-нибудь. Он, наверняка, вооружен. – Офицеры, молча, козырнули.
Раздав указания, сам подполковник уехал в область. Видя, насколько он озабочен, Ерохин даже не попытался спросить его о цели отъезда.
Дверь квартиры 49, где жила погибшая Оксана, открыла сама хозяйка – Щербань Инна Владимировна, та самая, о которой говорил Лыков. Ерохина поразило то, что женщина была маленького роста и очень худенькая. Было в ней нечто ангелоподобное: огромные глаза цвета неба смотрели по-детски наивно и простодушно. Светлые волосы мягким облаком обрамляли тонкое белое лицо с пухлыми яркими губами. Почему-то именно на эти губы смотрел, капитан, не отрываясь. И только звонкий заливистый смех заставил его придти в себя – это как-то не вязалось с трагедией, произошедшей с соседкой Щербань.
– Капитан Ерохин, комитет госбезопасности, – он протянул женщине удостоверение. Та, едва взглянув на него, широко распахнула дверь.