– Теперь позвольте мне, – тихим голосом произнес Белых, – у меня все проще: то, что Вагнер мог излечивать амнезию и наоборот – лишать человека памяти – это вполне реально и без его микросхем. Но я попытался разобрать на составные части весь его эксперимент, и, пока, конечно, предварительно, могу сказать, что после подобных операций у испытуемого начинаются дикие головные боли, это неизбежно. Это как удар током, и смерть такая же! Судя по некоторым записям и Турову, и Чижову пытались вводить некие новые препараты на основе уже известных анестетиков, – видно, что здесь поработал химик, – но это оказалось невозможным, так как само вживление было прежде не испытано. А такие боли как раз и могут вызвать неконтролируемую агрессию. И, как уже сказал мой коллега, эти чувства очень опытный психиатр или направит во благо, или, скорее всего, использует для исполнения своих преступных замыслов. У Турова, согласно описанной симптоматике, головные боли начались сразу. И никакие импульсы, а тем более, команды, мозг не воспринял бы в такой ситуации. Хотел бы я поглядеть на этого человека!
– Он умер. И, насколько нам известно, именно, от головных болей, – сказал Дубовик.
– Коллега! – старичок повернулся к Городецкому. – Что я вам говорил? Конечно, это некое заблуждение, что смерть наступает от болей, просто мозг, перегруженный потоками болевых импульсов, теряет контроль над сосудистой системой. Отсюда и падение артериального давления, и, как следствие, смерть. ижов, конечно, мог прожить дольше, «запивая» боли алкоголем. Против «зеленого змия» и наука бессильна,– он хохотнул и, повернувшись к подполковнику, сказал: – Я так же, как Викентий Маркович, прошу извинения за ошибки, если вдруг таковые помешают вашему расследованию, но, думаю, что искать следует в другом направлении. Мы, конечно, будем работать, на это уйдет ни один день, и даже год, обязательно свяжемся со своими коллегами за рубежом, но пока… Скрестить робота и человека – пока это химера!
Дубовик вернулся в гостиницу с тяжелым сердцем. «Начинать всё с начала? Если это всё так, как сказали профессора, значит, и суть преступления в другом? А если Чижов не убивал, тогда кто? И ведь говорили же о фантастичности идеи, всё равно поверили! Фантасты, мать вашу!» – ругнулся он про себя. «А если документы все же существуют, их-то и спрятала Кривец? Думай, подполковник, думай!» – он вдруг вспомнил о пакете с фотографиями и, развернув газету, живо стал разглядывать снимки. Их было три. На одном довольно интересная женщина в купальнике стояла возле пальмы и, одной рукой придерживая соломенную шляпу, а другой обнимая ствол дерева, широко улыбалась. На второй фотографии она стояла там же, только рука её лежала на плече у дочери. Третий снимок был сделан возле огромного куста роз. Обе: и мама, и дочь смеялись над чем-то, запрокинув головы.
Дубовик расставил рамки с фотографиями на столе, сам сел напротив, положив подбородок на кулаки, и задумался.
К обеду вернулись Ерохин и Доронин.
– Истории болезни Песковой нет ни в больнице, ни в клинике. Хижин говорит, что она никогда к нему не обращалась, больничный лист не брала. В больнице есть её медкарта, но она почти не заполнена. Обращалась редко, да и то, в основном, с простудой Оно и понятно, медсестра сама знает, какие лекарства принимать, – рассказывал Ерохин.
– Подожди, не части, – остановил его Дубовик. – Если ей делали операцию, то использовали различные лекарства, перевязочный материал, в конце концов, необходим наркоз. А это уже наркотические средства! Их просто так не спишешь! Значит, должна быть история болезни. А если её не нашли, значит, есть в ней что-то важное.
– А если Кривец выкрала именно её и шантажировала Пескову? – подал голос Доронин.
– Вот и Моршанский предположил то же самое. Есть, конечно, над чем подумать. И, кстати, посмотрите на эти фотографии. И послушайте, что сказала девочка, – Дубовик пересказал свою беседу с Тамарой.
Ерохин с Дорониным, присоединившись к подполковнику, стали внимательно разглядывать снимки.
– Что можете сказать сразу, без раздумий? Ну, кто первый?
– Разрешите мне, товарищ подполковник? – Доронин взял фотографию, где мать и дочь стояли у розового куста. – Мы однажды с Галочкой гуляли у нас в парке, там фотограф предлагал всем желающим сняться на фоне цветущего куста сирени. Мы взялись за руки, засмеялись. Так он строго нас одернул, попросил смотреть прямо в объектив и просто немного улыбнуться. Мне кажется, что женщину с девочкой снимал кто-то близкий. Они ведут себя очень непринужденно.