Дубовик с интересом посмотрел на Василия:
– Молоде-ец! Я думаю, что и остальные снимки сделал тот же человек. Тот, о котором умолчала девочка. Видимо, мать строго-настрого наказала ей никому не рассказывать об этом. Надо лететь кому-то туда. На снимках есть штамп фотостудии, где их проявляли. Могут быть и фотографии снимавшего. Решайте сами, кто туда отправится. Только сделать это надо оперативно, в самые кратчайшие сроки.
В Адлер собрался Доронин.
– Звони сразу же, как только что-то узнаешь, докладывай Моршанскому, – Дубовик похлопал Василия по плечу. – А мне предстоят поиски одного ученого – Лопухина, – он вкратце рассказал о биографии Вагнера, чем вызвал большой интерес.
– Думаете, можно найти этого младшего сына? – с сомнением спросил Доронин.
– К сожалению, пока я не могу ответить на этот вопрос, но игнорировать такой важный факт – преступная небрежность в нашей работе. Лучше лишний день потерять, зато уже будем спокойны.
Дочь Песковой Евгения сидела напротив Моршанского и плакала. Несколько минут назад они со следователем вернулись с опознания. Молодая женщина, увидев мать на оцинкованном столе, едва не лишилась чувств, но крепкая рука Карнаухова поддержала её.
– Мы с мамой давно не виделись. Через три года после возвращения из эвакуации я уехала в Москву. Она изредка меня навещала, и я иногда, пока училась, приезжала к ней. Теперь у меня своя семья, два сына маленьких, – она вытерла глаза платочком, тихонько высморкалась и замолчала.
– Вы уж меня простите, – скептически поджал губы Моршанский, – обычно, когда рождаются внуки, бабушки стремятся почаще видеться с ними, водиться, а у вас, как-то, наоборот…
– У меня муж очень трудный человек, у них с мамой совершенно не сложились отношения. И детей он не разрешает возить к ней в гости. – Увидев недоуменный взгляд, она добавила, пожав плечами: – Ну, вот так сложилось… Я не противилась этому. Люблю мужа…
– Вот, как раз к вопросу о любви, какие у вас были в семье отношения с родителями, с братом?
– С братом у нас всегда были ровные отношения. Старший брат – младшая сестра. Папа был очень тихий, спокойный человек, он был скорее «мама», а мама более строго относилась к нам. Мне всегда казалось, что она пыталась сблизиться с нами, но это у неё плохо получалось. Мы были сыты, одеты неплохо, насколько это было возможно в то время. Но у меня осталось чувство недолюбленности мамой. Она работала хирургической медсестрой, и порой мне казалось, что в Москве больше таких нет, потому что она слишком редко бывала дома.
– Ваша мама болела? Я имею в виду серьёзные заболевания. Может быть, были операции?
– Да что вы! Вы судите по внешнему виду? Но она имела великолепное здоровье! При всей своей субтильности мама была, что говорится, «жилистой», даже где-то сильной. – Женщина вдруг вскинулась: – С ней что-то не так?
– У неё был вырезан аппендицит. Вы это знали?
– Не-ет… Но мы же с ней не виделись всю войну, может быть, это было в те годы?
– Вероятно… В каком году вы сюда переехали? В сороковом?
– Нет, перед самой войной. Мама – да, она уехала сюда работать в начале сорокового года, я помню, что плакала, не хотела расставаться с одноклассниками, и, в конце концов, папа уговорил маму остаться нам с ним пока в Москве. Брат был в то время в армии.
– Вот как? – Моршанский зашуршал страницами дела. – А в показаниях вашей матери я читаю, что вы приехали сюда вслед за отцом? Может быть, вы что-то перепутали? – с подозрительностью посмотрел на женщину следователь.
– Да нет же! Когда мы приехали сюда, нас мама встречала на машине из клиники. Мы с папой стали жить в коммуналке, в небольшой комнате, мама почти всегда была при клинике. Не-ет, я всё хорошо помню! Через три месяца началась война. Папу забрали сразу, а меня мама поспешно отправила в эвакуацию с медперсоналом клиники, – было заметно, что Евгения разволновалась, лицо раскраснелось, глаза заблестели негодованием.
– Да вы не волнуйтесь, у меня к вам претензий нет. Мне просто надо разобраться. Вы меня простите, но этот вопрос я задам не из праздного любопытства, какие отношения были между вашими родителями? – Моршанский опустил глаза, встретив негодующий взгляд женщины. – Ещё раз простите…
– Не пойму я что-то, это было сто лет назад, отца уже давно нет, мать теперь вот!.. – она прикрыла глаза платком, потом, тяжело вздохнув, тихо сказала: – Повторюсь: папа был тихим смирным человеком, мама.., не знаю, какие у них были отношения, но ни объятий, ни поцелуев я никогда не видела. Да и как-то не заведено было!.. Не ругались – и ладно!