– Что она ответила на эти слова?
– Сказала, что я не о том думаю. Больше мы не говорили на эту тему, а через несколько дней она пропала, только я всё о любовниках её думал, а те слова вовсе забыл… – голос Кривец звучал уже глухо и покаянно.
– Ладно, Иннокентий, спасибо! Я всё понял!
– Ой, да, ещё вот что! Тогда, примерно, через месяц, звонила какая-то женщина из клиники и спрашивала, не оставляла ли Люба мне какой-нибудь пакет, дескать, это её – той женщины – вещь, и Люба должна была ей его отдать. Но у Любы я ничего подобного не видел.
– Иннокентий, ты, извини за грубость, м..к! – Дубовик хотел сказать ещё несколько грубых слов, но передумал и только добавил: – Но всё равно, спасибо!
Кривец почувствовал настроение подполковника и ещё тише произнес:
– Обида мной руководила, и ревность! Простите, если что не так…
Дубовик положил трубку и вдруг застыл. Потом резко развернулся и буквально выскочил на крыльцо, где его дожидались Калошин с Ерохиным.
– Какой же я дурак! Немедленно едем в клинику! – и сам первый помчался к машине.
Майор с капитаном удивленно переглянулись, но, тем не менее, быстро двинулись вслед за подполковником.
Калошин сел за руль, Ерохин устроился сзади. Оба напряженно ждали, когда Дубовик объяснит свое поведение. Тот же, прикрыв глаза, только повторял:
– Идиот! Какой же я идиот! Не понять такой очевидной вещи! Потерять столько времени!
Калошин не выдержал первый:
– Может быть, хватит заниматься самобичеванием? Объясни, наконец, в чем дело?
Дубовик повернулся к нему:
– Объяснить, говоришь? Хорошо! – он с ожесточением выдернул папиросу из портсигара и, закурив, глубоко затянулся, а выдохнув, сказал: – Я не зря твердил про портрет. А ведь там прямая подсказка нам. Вот скажи, капитан, что там, на фотографии? – он обернулся к Ерохину.
Тот удивленно смотрел на подполковника.
– Так вы же сами знаете…
– Нет, ты скажи, произнеси вслух, всё, что на ней изображено! – настойчиво повторил Дубовик.
– Женщина… красивая, фигуристая, – опасливо посматривая на подполковника, начал Ерохин.
– А ты, кроме неё, ещё что-нибудь увидел там, «херомант»?
– Пальма, – бросил Калошин, незаметно улыбнувшись на язвительную характеристику подполковника своему подчиненному.
– Слышал? Пальма! – Дубовик легонько щелкнул Ерохина по лбу. – Вот где она спрятала пакет – в цветке!
– Точно! – воскликнул Ерохин. – Там столько этих пальм в кадушках – гранатомет спрятать можно!
– Да погоди ты радоваться! Доля сомнения всё равно остаётся… Слушай, Геннадий Евсеевич, а ты не помнишь, на схемах были отмечены кадушки с цветами?
– Нет, точно помню! Не было ничего!
– Хорошо! Значит, преступник не придал этому значения, а, следовательно, и не искал там. Только бы не промахнуться!.. – видно было, что подполковник волновался. И, докурив папиросу, добавил: – В нем, в этом пакете вся разгадка! – сказав это, он больше не проронил ни слова до самой клиники. Молчали и его спутники, немного огорошенные услышанным.
Хижин встретил их, как всегда, с добродушием и немного удивился, когда Дубовик, едва поздоровавшись, спросил:
– У вас в кабинете, какой цветок стоит?
– Этот, как его?.. Фикус, такой, с большими листьями! – доктор по-прежнему, с удивлением смотрел на приезжих офицеров, но задать вопрос не решался.
– А у Флярковского? – нетерпеливо поглядывая в сторону меньшего корпуса, спросил опять подполковник.
– А у него нет! Стояла пальма, но её вынесли…
– Вынесли?! Куда? Почему? – Дубовик в возбуждении схватил доктора за руку.
– В коридор… Флярковский не любит цветы, говорит, что они пыль собирают, хотя, по-моему, наоборот. Цветы – это самое нежное проявление жизни. У них же происходит фотосинтез, и они…
– Доктор, увольте меня от экскурсий в ботанические эмпирии! Вернёмся к этому как-нибудь в другой раз! Идёмте, покажете, где эта пальма? И, кстати, есть ещё такие же в вашем корпусе? – Дубовик широким шагом, не дожидаясь своих спутников, быстро зашагал по асфальтированной дорожке, очищенной от вновь выпавшего снега.
– Нет, такая одна, – едва поспевая за подполковником, объяснял Хижин. – Её посадила ещё Люба Кривец, и сама же за ней ухаживала. Привезла с курорта ещё в прошлом году маленький отросток. Теперь вот стоит бедная эта пальма в коридоре, но, правда, женщины за ней смотрят.
При этих словах доктора Дубовик остановился, хотел сказать что-то резкое, но передумал и, досадливо махнув рукой, зашагал дальше.
Пакет, обёрнутый толстой кухонной клеёнкой, оперативники обнаружили в кадке с пальмой, стоящей в конце коридора, за кабинетом Флярковского.